НА УРАЛЬСКОЙ ПРИСТАНИ ГОД 7514

 В уральской глубинке Новый год отмечали далеко не все люди, и за праздничный стол кто-то из них сядет только 13 января. За несколько дней до наступления «общего» Нового года корреспондент «НС!» снарядился в командировку в старообрядческое село.

В дороге

Дорога предстояла дальняя: до Артинского района – две сотни километров с лишком. Напросился в дорогу со знакомым водителем, который с оказией отправился в Арти.

…На пригорках двигатель надсадно ревет. Маленькие деревушки проплывают мимо совсем незаметно. Однако одну деревню – Половинку – оставить без внимания нельзя. Стоит она словно в низине и примечательна тем, что расположилась ровно между Пристанью и Екатеринбургом. От нее еще часа полтора езды.

В субботний день село стоит, словно вымершее. У проходящего мужика, в распущенной шапке-ушанке интересуюсь: где здесь староверов отыскать?

- Да везде они живут. Вот по этой улице почти в каждом доме, - окает он. – А по Шевалдина у них и священник живет.

Генерал-лейтенант Трифон Шевалдин, уроженец села Пристань, - член первого состава Артинского революционного комитета, командир первого красноуфимского полка 30-й стрелковой дивизии. Приказом наркома обороны СССР № 2484 от 26 ноября 1935 года Шевалдину Т. И.. было присвоено персональное военное звание «комдив». Известно, что в 1945-48 годах он был назначен заместителем командующего Уральским военным округом. Старожилы говорят, что их прославившийся земляк принимал участие в обеих Мировых войнах. Недавно в его честь односельчане установили памятную стелу.

Знакомство

В поселковой администрации знакомство с местными староверами посоветовали начать с Лидии Заплатиной. «Она у нас разговорчивая, правда, глуховата немного», - пояснили мне. Иду на другой конец села. В окнах домов, которые, кажется, вросли в землю, тут и там зажигают свет, - пасмурно и темнеет рано. Тянет дымом.

Дом на три окна, чуть приметная тропинка в снегу. Долго стучусь в высокую ставню. Лишь минут через десять во дворе кто-то зашевелился и женщина, укутанная в шаль, открыла ворота.

На завалинке скользко. В сенях какие-то вязаные веники, - кажется, мята. В красном (самом видном) углу избы, как и принято у деревенских жителей, божница – крест, иконы

- Не знаю, что это тебя ко мне-то направили, да ты оставайся на ночь, места много, не жалко, - любезно приглашает хозяйка.

…Пока закипает чайник, рассматриваем черно-белого фотографии, пожелтевшие от времени. От них веет стариной. Лидия Михайловна трепетно пересматривает каждую фотокарточку и то ли мне, то ли себе говорит:

- Анатолия своего я схоронила пять годков назад, мы с ним 43 года вместе прожили. Теперича вот одна живу, хозяйство-то сейчас у меня не великое – две козы да собачошка. Правда, огород еще держу. Ребята мои помогают – дочка из райцентра почти каждые выходные приезжает, сын поддерживает.

В светлой горнице накрыла хозяйка стол, в большие миски себе и мне начерпала похлебки из чугунка – крупно нарезанная картошка, цельные грузди, морковка – в календаре трапез на каждый день сегодня значится «пища без масла». Незатейливо, но вкусно. То и дело она подбрасывает в печь дрова – пять поленьев у печки лежит больших, березовых. Треск лучины в печке и проблески огня на стене успокаивали, убаюкивали даже.

«Нечево в городе делать!»

На Пристань она приехала в 1955 году из-под села Сажино («слыхал, деревня там есть, Соколята зовется»), это отсюда еще километров сорок лесом ехать. Говорит так:

- Работал у нас там парень такой видный, симпатичный, холостой был. Познакомились, он меня сюда и привез. Венчались уже тут вот, - старушечье сердце как-то вмиг потеплело, словно корка льда, которой успело обрасти за годы одиночества, вмиг растопилась, - старичка-священника, как сейчас помню, его сейчас уж нету живого, жаль вот имечко его запамятовала.

Потом муж работал, а она дома – троих детей поднимала, да по хозяйству все хлопотала. Когда младшенькой исполнилось пять лет, пошла Лидия работать в Арти.

- Работа невесть какая была, техничкой я устроилась: образования-то нету, - как-то грустно смеется она. - Сначала только три класса в деревне проучилась, уж потом еще три освоила. Довелось и детей понянчить у состоятельных людей, а по вечерам все за книжками сидела.

Как-то вдруг случилось несчастье: парализовало. Получила инвалидность. Когда это было? Жалуется: «Стара стала, памяти совсем нету, а ведь раньше цифры-то всякие легко запоминала».

- Лидия Михайловна, вы всю жизнь в деревне прожили, разве желания в город не возникало уехать?

- Нечего нам в городе делать. Я ж на Пристань еще девицей приехала из такой же деревни, родственники мужа и мои – все почти тут. Правда старший брат у меня, он участником войны был, уехал на Северку, потом в Тюмень переехал, там и помер, - рассуждает она, то и дело говорит «мы», хотя речь только о себе ведет. - Привыкли мы деревне и не хочем никуда, другой раз думаю: в городе-то и не прожить будет. Ведь за долгие годы огород родным стал, постоянно охота в земле копаться. У меня соток двенадцать сейчас, ягод на весь год хватает, овощей, хотя вот жуки окаянные – кларатские что ли, картошку все грызут, житья нет от них…

Конечно, сложностей в деревне немало. Одних дров на зиму запасти – целая проблема порой. Лидия Михайловна говорит, на год здесь ровно две машины дров уходит:

- Тут ведь как сторгуешься еще, но вообще из-за дров я не страдаю. У меня как дрова за дрова заходят, сын беспокоится, везет аж из Первоуральска.

…Плотничал муж у нее: кому рамы вставить, кому и гроб сколотить – а в обмен к их дому всегда дрова подвозили.

А вообще, сложной жизнь была: детство тяжелое, и голод страшный застала, потом войну… Особенно она вспоминает работу в колхозе: сложно представить, что работали не за деньги, а за трудодни.

- Условие было: вот год проработаешь, тогда тебе может, и дадут зерна на заработанные трудодни. Коль не доработаешь год, схватило тебя или умрет, если человек – вся его работа даром пропадает. Вроде как государству все отходит, - и сегодня вспоминать ей об этом нелегко.

«Почто нам этот новый год?»

Для своих 72 лет она удивительно подвижна: садит огород, ведет небольшое, но столь необходимое деревенскому человеку хозяйство, да выстаивает длинные, по несколько часов, службы в церкви. Чуть глуховата, потому каждый вопрос переспрашивает и отвечает нарочно громко. Долго не решался прерывать ее рассказы о былом семейном счастье вопросами, да потом все же осмелился:

- А новый год-то как отмечать будете?

- Так мы ж его уже отметили! – ошарашила меня баба Лида.

Оказалось: праздник церковного Нового года, или Новолетия, отмечают старообрядцы первого сентября. По преданию, именно в этот день, во время иудейского праздника жатвы, Христос начал проповедь царства Божия и впервые засвидетельствовал исполнение ветхозаветных пророчеств о пришествии Мессии - сына Божия. Тем самым была завершена эпоха Ветхого Завета и открыта эпоха Нового Завета. По календарю староверов, на дворе сегодня стоит 7513 год «от Адамова лета».

Западное летоисчисление от «рождества Христова» было введено на Руси в 1699 году, когда Пётр Первый, возвратившись из путешествия по Европе, специальным указом повелел «впредь лета исчислять» с первого января: «Поелику в России считают Новый год по-разному, с сего числа перестать дурить головы людям и считать Новый год повсеместно с первого января. А в знак доброго начинания и веселья поздравить друг друга с Новым годом, желая в делах благополучия и в семье благоденствия. В честь Нового года учинять украшения из елей, детей забавлять, на санках катать с гор. А взрослым людям пьянства и мордобоя не учинять – на то других дней хватает».

Но вдали от городов обычай всегда был крепче светского закона и царского указа. Некоторые, особо не охочие до реформ крестьяне, продолжали жить по древнему календарю, так и не приняв петровских новшеств. Вот и нынче, 13 января, когда большинство россиян будут приходить в себя после декады праздничных выходных, православный календарь, «отстающий» от современного ровно на 13 дней, достигнет даты 31 декабря и православные староверы, те, что помоложе, хотя и живут в общине, уступят-таки натиску современного общества: отпразднуют «старый новый год». Хотя все торжества здесь проходят пристойно: алкоголем они не упиваются, да и музыкой себя не балуют.

- Почто мне этот праздник, его уж и праздновать сейчас не с кем, да и грешно это у нас – в пост развлекаться, - добавляет Лидия Михайловна.

«Кто в Москве главный – не ведаю»

- Чай-то густой поди любишь? - спохватилась, подвинула ко мне ближе смородиновое варенье («Да ты больше варенья-то ложи, больше!»), громко хлебнула горячего чая из блюдца и как-то вдруг продолжила. – А в городе, конечно, благ много – печь топить не надо, вода опять же горячая. Дочка к себе помыться иной раз зовет, но до Артей мне топать долго, да и подыматься к ним на гору тяжко. Мы все по духу, кто здесь живет – деревенские. Живем как за забором от той жизни. Я ведь толком и не знаю, кто там сейчас в Москве-то у нас главный.

Местные все как один натуральным хозяйством живут, поэтому переселиться для них куда-то – все равно, что жизнь себе поломать. Прикипели к насиженному месту, привыкли к суровому деревенскому труду…

- Кошка, ты чего лезешь?! Ну ты посмотри какая, поговорить не дает… Хлеба дать ей, что ли? Айда, – махнула черно-белой кошке и ушла в кухню. От черной печи – только сейчас почувствовал – теплом потянуло. На часах уж было начало третьего ночи, когда иссяк разговор. Лидия Михайловна постелила мне тут же, в горнице, а сама ушла куда-то вглубь избы.

Между веками

Весь воскресный день староверы молились, а мне представилась возможность понаблюдать, как и чем живут здесь, в этом глухом селе люди.

Всего на Пристани постоянно проживают около трех тысяч человек. Один сельмаг, в котором можно купить все: от дивана и кетчупа, до ниток и кирзовых сапог. Преступность здесь и вовсе низка – местная молодежь из не-старообрядческих семей, торопится окончить школу, да перебраться поближе к городу. Маломальский клуб популярностью у подростков не очень пользуется. Разве что по весне, когда на реке Уфа начинается ледоход, из окрестных сел и деревень съезжаются все от мала до велика. Местные так говорят:

- Как только пошла шуга, по берегам часами в изумлении стоят люди, много приезжают на машинах в это время, и все глядят на грохот, с которым идет лед по реке, наблюдают безмолвно – шум и зрелище способны взволновать даже искушенных соблазнами городских.

В церкви у женщины, спешно отбивающей поклоны по старообрядческим четкам – лестовке, интересуюсь: действительно ли большая у них здесь община?

- На праздники-то во время службы даже бочком не пройти, шибко много народу. Ребятишек у нас много бывает. Да мы тут все как родня, ежли кому помочь надо или утешить – это всегда, - так мне ответила.

В этом году жители «всем миром» ставили часовню-сруб над колодцем, освятили который еще в июне. За него здесь, в этом небольшом селе, у всякого гостя невольно глаз цепляется. Представители районной администрации летом выступили со словами благодарности местным жителям и лично настоятелю – «за духовное возрождение Артинского района».

…Вечером в доме одной из местных жительниц Антонины Саламатовой, куда меня пригласят на вторую ночевку, еще будут потчевать рисовой кашей, да сетовать, что в магазин не завезли крабовых палочек и салатом гостя не побаловать. Так вот здесь старина с современностью встречаются и словно бы руки друг другу пожимают. За ужином журчат разговоры – бесконечье тем: «Когда еще грамотный журналист из города приедет!». Именно здесь мне еще раз подтвердят:

- Свое Новогодье мы уже отметили, а первого января у нас в минее (церковном календаре) память мученика Внифантия значится, он избавляет от винного запоя, наверное, в ночь ему молиться будем, - говорит Антонина Григорьевна.

…Есть на Пристани что-то такое, чего и не встретишь сегодня в больших городах – какая-то необъяснимая доброта человеческая. Здесь, в глубине уральских лесов, недалеко от границы с Пермской областью, еще сохраняются традиции и обычаи предков, а язык жителей и по сей день хранит память о допетровской Руси.

Максим ГУСЕВ,

Артинский район.

Фото автора.

 «На смену!», Екатеринбург № 1 (16588), 5 января, 2006 год.