ВЛАДЫКА СВЯТЫИ

Владыка Арсений, епископ уральский и оренбургский Древлеправославной Церкви Христовой, родился в семье крестьян-беспоповцев. Убедившись в законности белокриницкой иерархии, он в середине 1860-х гг. присоединился к Древлеправославной Церкви Христовой. С 1866 по 1881 г. проживал в Москве при канцелярии архиеп. Антония, исполняя работу письмоводителя. Изучая святоотеческую и старообрядческую литературу из обширной библиотеки владыки Антония, он скоро выдвинулся в ряды первейших начетчиков и апологетов старообрядчества. В 1885 г. он принял иночество и вскоре был рукоположен в священноиноки. Он объездил множество краев, везде привлекая в лоно Церкви новых последователей. После смерти еп. уральского Виктора, священноинок Арсений был избран епископом на уральско-оренбургскую епархию. 24 окт. 1897 г. в с. Безводном Нижегородской губ. епископы Кирилл нижегородский и Иоасаф казанский рукоположили его в сан.

Его архиерейская деятельность, проходившая в условиях гонени на Церковь, была весьма плодотворна. Во всех областях церковной жизни мы посейчас видим плоды его трудов. Огромный вклад он внес в создание подлинной истории старообрядчества, в защиту истинности белокриницко иерархии. Он был учредителем ежегодных Всероссийских съездов старообрядцев белокриницкого согласия, которые пробудили в Церкви новые силы. В 1898 г., после ухода на покой архиеп. Саватия, еп. Арсений был избран местоблюстителем московской архиепископии. Скончался владыка Арсений в Уральске, 10 сентября 1908 года. Его кончину оплакало все старообрядчество.

Редакция "Духовных ответов" предлагает вниманию читателей материалы к биографии этого выдающегося деятел старообрядчества. Статья священника Стефана Лабзина (родственника владыки Арсения) перепечатывается из журнала "Церковь" за 1909 год (№ 37, 42, 48).

ДЕТСТВО И ЖИЗНЬ АРСЕНИЯ, ЕПИСКОПА УРАЛЬСКОГО

Родился епископ Арсений в 1840 году от родителей беспоповцев-нетовцев. Мирское имя его было Анисим Васильевич Швецов, родина его - деревня Ильина-гора Олтушевской волости Вязниковского уезда Владимирской губернии. До десяти лет грамоте его обучали по-домашнему старички-беспоповцы, а когда исполнилось десять лет, его взяли в удельное училище, находящееся в Красном Селе, близ города Гороховца, 20 верст от его родины; тогда крестьян удельных брали насильно обучать. Он учился лучше всех товарищей, ученье было три года, и он каждый год получал похвальные листы, - в то время это считалось за редкость. Окончив ученье, он стал ходить в соседние деревни к старичкам-беспоповцам, изучал их жизнь и правила и года через два был у них первым учеником, исполнял в точности все их обряды. Он ничем в жизни не отличался от старцев: какую они носили одежду, такую и он; всегда ходил в белой из холста рубахе, обувался в лапотки. В поле и на сенокосе брал с собой книгу и лестовку; где нельзя молиться, читал книгу, праздным никогда не был. Но и такая жизнь его не удовлетворяла, он стал просить старцев поместить его где-нибудь в лесу одного, чтобы он мог жить так, как раньше жили пустынники. Старцы исполнили его желание и нашли ему место. Но как было уйти из дому? Он знал, что его родители не пустят, и надумал уйти тайно. Но ему требовалось получить от родителей благословение, потому что он без благословения никуда не ходил и ничего не делал; даже пить воду всегда благословлялся у родителей.

В сенокос послали его отвести лошадь, он и воспользовался этим случаем, чтобы уйти из дома. В сенях налил кружку квасу, пришел с ней в избу, перекрестился три раза, - мать его убирала в кухне, - и сказал: "Матушка, благослови Христа ради". Она посмотрела, что у него кружка в руках, и сказала: "Бог благословит". Он вышел в сени, пить не стал, поставил кружку и с этим матерним благословением отправился в путь. Пришел к старцам, а они его проводили в лес, так называемый "Удельный бор"; там жило несколько старцев-отшельников в землянках, и он поселился с ними, стал исполнять их устав и правила.

Дома родители хватились Анисима, стали разыскивать, думали, что он ушел к старцам: он раньше уходил к ним дня на три и на четыре. Но прошла неделя, а его нет. Пошли к старцам, они сказали, что он у них не был. Великое было горе родителей, они не знали, куда мог деваться их сын; говорили некоторые, что он, должно быть, утонул: возле их деревни протекает река Клязьма. Многое предполагали, везде искали, молились Богу, подавали милостыню, хотелось узнать, - жив Анисим или нет. Кто-то родителям сказал: "Нет ли у вас после него какого-либо имущества, вы бы продали его и раздали нищим, и будьте уверены, что Господь объявит, - жив он или нет". Родители вспомнили, что после него остался Псалтырь, купленный на его собственные деньги, которые он заработал переписыванием канонов. Родители так и сделали: Псалтырь продали, а деньги раздали нищим.

Анисим жил в лесу около года, и ему пришла мысль посмотреть, что делается дома; жалко стало ему родителей: ему стало представляться, как они плачут и разыскивают его. И стал он проситься у старцев сходить домой посмотреть, что там делается, все ли живы, и, не сказавшись, опять из дома уйти. Старцы его отпустили. Он пошел, а чтобы его дома не узнали, покрылся платком и пришел в дом родителей под видом странницы. Попросил попить и присел отдохнуть. Смотрит, дома все живы и занимаются обычными делами. Долго сидеть не стал, боялся, как бы его не узнали. Простился и пошел; но когда вышел из своей деревни, навстречу ему попалась соседка, она узнала его, побежала к родителям и сказала им. Мать побежала догонять и долго бежала и кричала; он долго не оглядывался, чтобы не выдать себя, но стало жалко матери - она замучилась бежавши, - сел возле дороги и дождался ее. Мать приблизилась к нему, ухватилась за него, заплакала и сказала: "Пойдем домой, теперь никуда не пущу". Долго он ее уговаривал отпустить, но мать была неумолима. Наконец, он решился придти домой: только сходит и переоденется мужчиной; мать поверила и отпустила его.

Возвратясь к старцам, он рассказал им свое неудачное посещение родных; они много сожалели, что он должен покинуть их, но удерживать его не стали и отпустили домой.

Возвратясь к родителям, он стал жить дома и выполнять правила, каким научился у старцев. Пришло время отбывать воинскую повинность. В то время можно было нанять за себя охотника. В их деревне нашелся человек, который и нанялся за Анисима идти в солдаты. Денег всех отдать "охотнику" не оказалось, нужно было занять, а потом отработать их. Анисим с этой целью поступил в услужение к ковровским купцам Першиным - беспоповцам. Живя у них, он случайно узнал, что есть в Москве древнее священство, такое же, как было и до Никона патриарха. Ему хотелось об этом священстве разузнать обстоятельно, стал он молиться и просить Бога открыть ему истинный путь спасения, и Господь, как писано: "волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит", исполнил его прошение.

Однажды хозяин собрался ехать в Москву, взял с собой и Анисима, только для того, чтобы показать ему Москву. Приехав в Москву, хозяин отправился по своим делам, а Анисим пошел смотреть Москву и стал разыскивать, где в ней старообрядческое священство. Случайно указали ему квартиру архиепископа Антония. Архиепископ принял его и побеседовал с ним о законности этого священства. Архиепископ понял, что его собеседник желает искренне узнать истину, разъяснил ему все его вопросы и сомнения и доказал от Писания и правил церковных законность белокриницкого священства. Анисим, хотя и убедился в истинности этого священства, но присоединяться не решил еще, потому что ему нужно было еще жить у беспоповцев Першиных, - заживать долг, взятый на "охотника". Возвратясь из Москвы к Першину, он принялся писать историю под названием: "История о существовании священства в христианской Церкви, содержащей древле-православного исповедования веру". Книга написана в четверку, состоит из 13 глав, 331 листа.

Анисим в это время познакомился со старообрядцами на Волге, брал у них книги и изучал историю священства. Хозяева стали замечать его наклонность к священству, а они славились хорошими наставниками беспоповства. Стали говорить Анисиму, что священство белокриницкое неправильно, а он, напротив, начинал доказывать им, согласно Писанию, что священство Христово не должно уничтожиться и что священство белокриницкое - вполне законное и Христово. Молодой Анисим нередко приводил в затруднение своих хозяев-начетчиков, и они не в силах были опровергнуть доказательств, приводимых в защиту законности священства. Слушая эти беседы, старуха-мать Першиных говорила им: "Анисим больше вас знает, и вам его не победить".

Как только Анисим зажил долг у Першиных, он немедленно поехал в Москву к архиепископу Антонию, здесь присоединился к Церкви Христовой и остался немного пожить у архиепископа и почитать книг. Библиотека была здесь богатая. Когда стал Анисим собираться ехать домой, архиепископ предложил ему остаться в качестве письмоводителя. Анисим согласился и прожил у него 16 лет. Живя здесь, ревностный Анисим Васильевич (так его тогда все звали), имея под руками богатую библиотеку, приобрел высокое знание по всем церковным вопросам, а воздержной и благочестивой жизнью стяжал среди старообрядцев большое уважение. Кто бы с какими вопросами ни обращался к архиепископу, он всегда посылал: "Идите к Анисиму, он разберет". И, действительно, все и всегда были довольны его ответами. Дела у него было много, один писать не успевал, поэтому всегда держал у себя по два и по три писца. Время попусту тратить не любил, у него была пословица: "Время наше дорого, не беречь его худо, а во зло употреблять еще хуже того". В квартире, где он жил с писцами, он не позволял заводить самовар, не потому, чтобы считал это за грех, а жалел время попусту тратить за самоваром. Когда ложился отдыхать, то заставлял своего писца садиться на стуле возле кровати и читать книгу, пока он, Анисим , не заснет.

Анисим Васильевич, живя у архиепископа, ходил к особому учителю, у которого брал уроки грамматики, и изучал греческий язык у одного грека три года, который и изучил в совершенстве. Когда ему пришлось быть на беседе в Петербурге в 1886 г. и коснуться вопроса о греческом тексте, тогда собеседник его о. Ксенофонт Крючков заявил, что "мы с Анисимом по этому вопросу ничего не знаем". Анисим (в то время о.Арсений) заявил о. Крючкову, что "о.Ксенофонт может себя рекомендовать, как ему угодно, но я читаю по-гречески", и тут же прочел и перевел греческий текст так правильно, что присутствовавший на беседе государственный контролер Т.И.Филиппов, хороший знаток греческого языка, удивился знанию о. Арсения и по окончании бесед пригласил его к себе в дом.

Насколько был милостив Анисим Васильевич, - это знают те, которые обращались когда-либо к нему за помощью. Он никому не отказывал, а когда у него самого не было чем удовлетворить просьбу, просил людей помочь просителю, - и по его просьбе помогали. Главная забота его была о распространении христопреданного священства, он много заботился о вразумлении беспоповцев на своей родине. Но там считали его совсем погибшим; говорили, что он ушел в какую-то новую веру, даже родители долго не присоединялись к Церкви Христовой; ему пришлось их прежде свозить в Москву, показать - какие это старообрядческие священники и как они служат. Когда они посмотрели, то не стали больше противиться и присоединились к священству. А прочие беспоповцы долго не хотели его слушать, но он не падал духом и стал чаще приезжать на родину и всегда им доказывал истину священства. Первым из беспоповцев на его родине присоединился Никифор Яковлевич Яшин, у которого в доме была моленная, где беспоповцы собирались на молитву (теперь там его сын, о. Иоанн священником), потом и другие стали присоединяться и образовался приход; трудами Анисима Васильевича выстроен храм деревянный и снабжен всеми принадлежностями. В 30-ти верстах от его родины, в деревне Рытове, тоже его трудами образовался приход, где и по сие время служит священник. Да и не перечесть, сколько его усердием и трудами образовалось новых приходов.

По кончине архиепископа Антония Анисим Васильевич выехал за границу для печатания книг; у него много было собрано материала.

В 1884 г. Анисима Васильевича упросили принять сан епископа на саратовскую епархию. 27 января 1885 года он пострижен в иноки с именем Арсения, 28 того же января рукоположен в диаконы, а 29 - во священноиноки. Согласие свое принять епископский сан он дал с тем условием, чтобы ему дали год свободы, дабы ему закончить печатное дело за границей, начатое в 1883 году. По принятии священноиноческого сана он выехал за границу закончить начатое им там издательское дело. Но в это время в саратовскую епархию был рукоположен епископ Паисий.

За границей священноинок Арсений издал книгу "Истинность старообрядствующей иерархии", за эту книгу много его потязали как враги никониане, так и свои завистники старообрядцы; почему-то многим хотелось сделать его еретиком. Много было у него труда разубедить и доказать этим завистникам и врагам, что никакой ереси в книге "Истинность" нет.

По возвращении из-за границы священноинок Арсений поселился в селе Безводном Нижегородской губернии, в обители священноинока Иоасафа, где и занялся изданием книг в защиту старообрядческой Церкви. Но печатать книги здесь не пришлось, потому что едва только устроились с типографией, как сделалось сильное наводнение, и типографию затопило. Да и неудобно было в селе продолжать такое серьезное и опасное дело. Сочли тогда более удобным перебраться с типографией в Нижний Новгород. Здесь были изданы книги "Оправдание", "Показание" и "Об антихристе". Сколько нужно было иметь мужества и энергии, чтобы в то время в России издать такие книги, когда никонианские миссионеры свирепствовали и шпионили за старообрядцами на каждом шагу, да к тому же были и среди старообрядцев ненавистники, которым тоже не нравилось доброе дело, творимое о. Арсением на пользу Церкви Христовой. Но он, как истинный проповедник, не взирая ни на какие препятствия, трудился - писал и печатал свои труды, рискуя собою. У него немало было и преданных ему людей, которые тогда жили с ним и принимали самое горячее участие в издании книг, даже один никонианин жил с ним и помогал печатать книги. Священноинок Арсений часто говаривал: "Разве это не чудо, - в центре России, под самым носом у миссионеров, печатаются книги в защиту старообрядческой Христовой Церкви".

Бог иногда попускал на него искушения и страдания от врагов никониан. В 1890 году о. Арсению нужно было объехать всех старообрядческих епископов по одному очень важному поручению. Проезжая чрез п. Святскую, он был арестован и посажен в тюрьму в г. Сураже Черниговской губернии. У него отобрали все нужные бумаги и много книг, в тюрьме держали под самым строжайшим надзором. Приходили к нему разные архимандриты, увещевали перейти в никонианство, обещая в таком случае полную свободу. Но священноинок Арсений им говорил: "Докажите вы мне свое православие, и я не буду противиться, перейду". Но сколько ни старались увещатели, доказать ничего не могли.

Вот копия с постановления судебного следователя об аресте о.Арсения:

Судебного следователя 1-го уч. Суражского у. Допросив сего числа раскольничьего миссионера, крестьянина Владимирской губернии, Вязниковского уезда, Олтушевской волости, дер. Ильиной-горы, Онисима Васильева Швецова, в качестве обвиняемого по обвинению его в преступлении, предусмотренном 178, 181 и 1022 стт. улож. и, принимая во внимание: 1) что 31 августа настоящего года в п. Святскую привезен был местным лжепопом белокриницкой секты Максимом Волковым обвиняемый Онисим Швецов, как миссионер, с целью укрепления некоторых из раскольников, изъявивших желание перейти в единоверие, в правилах учения белокриницкой секты; 2) что с этой целью того же 31 августа в доме раскольника Фомы Усова состоялась сходка раскольников для беседы по религиозным вопросам с Швецовым, во время которой Швецов, доказывая непогрешимость вероучения своей белокриницкой секты против святого Евангелия, умышленно и целью произвести соблазн в среде желавших присоединиться к единоверию, начал порицать православную веру, называя ее еретическою, никонианскою; 3) что назавтра, после этой беседы, когда Швецов был задержан местною полициею, то при нем найдены были в большом числе экземпляров духовного содержания книги, изданные за границею и не представленные в цензуру; 4) что книги эти, как оказалось по осмотру, наполнены порицанием православной веры и признаны черниговской духовной консисторией крайне вредными; 5) что книги эти, как выяснилось при осмотре, распространялись Швецовым между жителями п. Святской; 6) что, вследствие изложенного выше, преступное деяние Швецова, предусмотренное 178, 181 и 1022 стт. улож., соединено с лишением всех прав состояния, 7) что Швецов хотя и освобожден администрацией из-под стражи под обеспечение представленного за него залога в 1000 р. серебр., но имея в виду: а) серьезность представленного на него обвинения, б) в силу улик, в) особенность настоящего дела, г) положение обвиняемого и его авторитет среди старообрядцев, д) связи его даже с заграничными деятелями раскола, - отдача его, Швецова, под обеспечение залога для воспрепятствования ему уклониться от следствия и суда по настоящему делу не может быть признана вполне достаточною, а будет лишь соблюдением одной формальной стороны дела; 8) что, вследствие приведенных выше соображений против Швецова, должна быть избрана самая высшая мера, указанная в 419 ст. уст. уг. суд. А потому, руководствуясь 416, 419,429 и 421 стт. уст. уг. суд.., постановил: крестьянина Владимирской губернии, Вязниковского уезда, Олтушевской волости, дер. Ильиной-горы, 51 года, для пресечения ему способов уклониться от следствия и суда по настоящему делу, заключить под стражу в суражский тюремный замок, куда направить копию постановления своего, а также направить копию с постановления этого и г. товарищу прокурора Семенову.

Подлинное подписал: и.д. судебного следователя Андреевский.

Священноинок Арсений, находясь в суражской тюрьме, написал прошение в стародубский окружной суд, в котором излагал следующее: "В проезд мой по своим делам 1 сентября 1890 года чрез п. Святскую я был арестован за религиозную беседу, бывшую в среде нас, старообрядцев, и за то, что при мне было несколько старообрядческой литературы нецензурованных книг, и содержался два месяца в тюремном замке. Потом, по поручительству за меня елионского купца Герасима Алексеевича Гусева с залогом в 1000 рублей, я освобожден был от тюремного заключения суражским полицейским управлением с обязательством не отлучаться мне далее Суражского уезда, до рассмотрения на суде настоящего моего дела. После чего я проживал в старообрядческом монастыре, называемом Полоса, близ п. Клинцов, самым скромным образом. Судебный следователь 1-го участка, Суражского уезда, 18 декабря сделав мне допрос, постановил опять заключить меня в суражский тюремный замок. Я полагал, что г. следователю мало показалось внесенного за меня залога, и обратился с просьбою к г.Гусеву, бывшему о мне поручителем, может ли он, если правительство восхощет, более за меня залог обеспечить? На эту просимость г. Гусев дал мне обещание, почему я от 24 января просил г. судебного следователя назначить залог, какой будет ему угодно, и отпустить меня из-под стражи под поручительство г. Гусева. Г. судебный следователь от 31 января мне ответил, что ходатайство мое об освобождении из-под стражи под обеспечение залога не может быть удовлетворено по мотивам, изложенным в постановлении его о заключении меня под стражу, копию с которого по моей просьбе он сообщил мне еще от 31 декабря. И с этой копии я при сем прилагаю копию, и на все изложенные в ней мотивы, по порядку ее пунктов, представляю следующую протестацию...".

В этом своем протесте о.Арсений доказывал, что в п. Святскую он приехал не в качестве миссионера, а мимоездом, по своему делу, и беседа, которую он вел здесь, была не публичная, но случайно составилась, частная. Неоспоримым доказательством этого он представлял и время, и место. "В п. Святскую я приехал, - писал он, - не к праздникам, по которым миссионеры ведут свои беседы, и когда народ бывает более свободен от своих занятий, но, проведя всего одну ночь, наутро же выехал в свой путь, также и место для беседы не было избрано более соответствующим миссионерским целям". В п. Святской, как не надо бы лучше, мог соответствовать этому молитвенный храм, состоящий под ведением и распоряжением о. Максима Волкова, с которым он туда приехал. Но вместо сего, они с о. Максимом Волковым были приглашены в частный дом, да и в нем занимали небольшую комнатку, не имеющую и 20 аршин в квадрате, причем часть этой комнаты была занята столом и стульями. "Итак, и время нашего туда прибытия, и место, на этот случай данное, отнюдь не показывает того, чтобы я туда приезжал в качестве миссионера", - заключал о.Арсений. На беседе, - писал о. Арсений, - он говорил только против предъявленных на старообрядческую иерархию обвинений, отнюдь не касаясь до православия церкви греко-российской. Что касается указаний г. судебного следователя, будто бы он порицал православную веру, называя ее еретическою, никонианскою, то это о. Арсений прямо назвал явной клеветой, на него возводимой: "Я принадлежу к числу тех старообрядцев, - говорил он, архипастыри которых еще в 1862 году засвидетельствовали своим Окружным посланием, что господствующая греко-российская церковь верует в единого с нами Бога и содержит символ православной веры первого и второго вселенских соборов. Да кроме того, такое же убеждение содержится и в отобранных у меня книгах, в числе которых есть одна тетрадь, под названием "Письмо В.Карловичу", собственного моего сочинения, в которой я доказывал, что греко-российская церковь по вере в Бога с нами не разньствует. А чтобы когда я говорил что вопреки своего убеждения, в этом меня не только друзья, но даже самые враги мои до сих пор еще никогда не зазирали. Никакой не было нужды мне и в п. Святской отступать от своего убеждения и обычая; а лицемерить в религиозных рассуждениях я почитаю за великий грех. А потому и остаюсь вполне уверенным, что все обвинители меня в этом на суде обличатся как клеветники". Заграничные книги он чрез границу не ввозил, а потому таможенные обязательства о предоставлении их в цензуру для него не были обязательны, а статья 1022 предосуждает тех, которые дают обязательства таможенному начальству о предоставлении провозимых книг в цензуру и затем не исполняют своего обязательства; посему она не может быть к нему применима. На утверждение г. судебного следователя, будто книги, отобранные у о.Арсения, наполнены порицаниями православной веры, он очень основательно замечал, что при таком обвинении он, судебный следователь, не указал ни одной фразы такового порицания.

"Я вполне уверен остаюсь, - говорил на это о.Арсений, - что ни он, ни другой кто-либо никогда этого не укажут, потому что они (т.е. книги) этого не содержат. А что черниговская духовная консистория признала их крайне вредными, то это она сделала не иначе, как только высказала свое умозаключение без точного указания, в чем состоит суть их вредности. И когда мне будет представлено такое ее признание, я надеюсь показать его несостоятельность, потому что отобранные у меня книги ничего не содержат противного православию Христовой Церкви и свято-соборной вере ее".

Относительно распространения книг в п. Святской о.Арсений доказывал, что этого на самом деле не было, а произошло следующее: возчик, который вез его до п.Святской, взял некоторые из книг, когда еще не доехав до п. Святской, он просушивал их на ночлеге от подмочки дождя, и взял без его о том ведения. Но на собрании, бывшем в п. Святской, он их не показывал и не говорил об них никому ни слова. Если бы его цель была их тут распространять, то самое удобное было бы собравшимся предложить их во время беседы.

Против мотивов судебного следователя, почему он не мог освободить его, о.Арсения, на поручительство, о.Арсений возражал следующим: "Г. судебный следователь мотивирует, что я не мог быть освобожденным на поручительство: а) "серьезность предъявленного на меня обвинения". Но я знаю, что обвиняемые в разбоях, поджогах и даже самом убийстве и то до суда некоторые освобождаются на надежное поручительство. Итак, ужели серьезность предъявленного на меня обвинения превышает упомянутые качества? б) "В силу улик". Но какая же сила улик, когда он еще не указал ни одной фразы из моих книг порицания на православную веру? А если он имеет в виду какие на меня показания, то их сила только тогда будет силою, когда они отнимут у меня противу их всякое оправдание, но они мне еще не предъявлялись. в) "Особенность настоящего дела". - Что за особенность разумеет здесь г. следователь, я совершенно не понимаю; если эта особенность составляет великую важность, он должен бы объяснить ее так, чтобы мог понимать ее и обвиняемый. г) "Положение обвиняемого и его авторитет среди раскольников". - Какое положение он здесь разумеет, опять для меня не совсем понятно; если то, что я в среде старообрядцев имею монашеский обет и священный сан, то в среде нас не только я один имею такое положение, но и многие другие в известности правительства, однако же они за это не преследуются до того, чтобы брать под арест и не давать свободы до суда на поручительство. Так же и приписываемый им мне авторитет в среде нашей братии не должен быть мне к большому оскорблению; ибо чрез оскорбление уважаемого от кого-либо лица оскорбляются, конечно, и все его уважающие. Но я никак не могу допустить такой мысли, чтобы высшее правительство наше в настоящее время имело намерение нарочито оскорблять нас, старообрядцев. Ибо в гражданском отношении, по закону Государя нашего Императора от 3 мая 1883 года, нам, старообрядцам, предоставлено прав более, чем евреям, однако же и евреи нашим добрым правительством нарочито не оскорбляются. д) "Связь моя с заграничными деятелями раскола". Я не знаю, есть ли какая статья закона, воспрещающая русским старообрядцам сноситься с заграничными, но знаю, что тысячи русских старообрядцев сносятся с заграничными; а иные даже и браком совокупляются без всякого воспрещения им о том со стороны правительства, и я совершенно нахожусь в недоумении, на каком основании г. следователь сим преувеличивает мою вину?".

Заканчивая свое прошение, о.Арсений писал:

"Итак, по вышеизложенным соображениям кажется, что г. судебный следователь весьма сурово и сверх меры меня утесняет, лишая свободы из-под стражи до суда на верное поручительство. Посему всепокорнейше прошу окружной суд освободить меня из-под стражи до суда, на поручительство почтеннейшего Герасима Алексеевича Гусева, купца п. Елеонки. И при сем еще прошу побудить г. судебного следователя к скорейшему окончанию следствия по моему делу. Февраля 8 дня, 1891 года".

От 14 марта окружной суд ответил о. Арсению, что г. судебный следователь имел право отдать его под стражу на основании 416 ст. уст. уг. суд., - и больше ничего.

Получив такой ответ, священноинок Арсений написал прошение в киевскую судебную палату. (...). "Седьмой месяц, - писал он, - я состою под следствием стародубского окружного суда и за последнее время содержусь под арестом в суражском тюремном замке, с лишением свободы из-под стражи до суда на верное и обеспеченное поручительство, и теперь следственное мое дело стоит от меня в такой темноте, что я не знаю даже, где находится оное. Ибо на последние мои прошения: от 8 февраля - в стародубский окружной суд и 25-го к г. судебному следователю мне уже ничего не отвечают. Почему я и вынуждаюсь прибегнуть к правосудию вашей судебной палаты защитить меня от преждевременного тюремного заключения. И при сем, чтобы уяснить вам наводимый на меня мрак, долгом своим почитаю по всей откровенности изложить здесь мои обстоятельства, вследствие которых я дошел до настоящего утеснения.

Я воспитан от младенчества в старообрядческом христианском вероисповедании, в беспоповстве, а с 22 лет своего возраста, в 1862 году, подчинился старообрядческому священству, происходящему от Белокриницкой митрополии. В 1885 году я в своей же среде старообрядцев убежден был принять монашество и священный сан иерея. Посему мне, для убеждения совести своей к подчинению упомянутому священству, с ранних лет пришлось просматривать многие церковные книги.

И так как собранные отсюда сведения я старался, по мере возможности, применять к самой практике моей жизни, это и поставило меня на среду какого-то кругозора, за что некоторые стали относиться ко мне с некоторым великим уважением, а иные с великой завистью и порицанием; но я на это мало обращал внимания и только почаще проверял действия свои священным Писанием и правилами свв. отец.

По открытии миссионерства в господствующей грекороссийской церкви для воздействия на старообрядцев, когда миссионеры стали вызывать старообрядцев на устные с ними беседы, старообрядцы, не имеющие школьного образования, и, исключая немногих, довольной начитанности церковных книг, в большинстве уклонялись от бесед миссионерских. Но миссионеры в иных местах настаивали за непременное, чтобы старообрядцы являлись к ним на беседы, и если сами беседовать не могут, то предоставляли им право со стороны приглашать за себя собеседников. И вот, чтобы отделаться от такой назойливости их, некоторые старообрядцы, из относящихся ко мне с уважением, просили меня к себе для бесед в иных местах с миссионерами; по каковым просьбам я и бывал в разных местах на беседах с миссионерами защитником наших религиозных убеждений. Таковыми моими разъездами и беседами почему-то всегда недоволен был редактор журнала "Братское слово" г. Субботин: за каждую мою поездку и беседу малевал меня всевозможными черными и грязными красками, разукрашенными даже и наивными клеветами. Сам себе я не могу дать точного отчета, насколько для той или другой стороны, слушающих такие мои диспуты, были они полезны или вредны; но только я нигде не встречал видимого от кого-либо против меня недовольства. Даже и сами миссионеры, - несмотря на то, что я ни в чем не уступаю им, где они бездоказательно говорят против наших убеждений, - отдавали мне, быть может, и лицемерно, весьма уважительное почтение и очень часто непосредственно приглашали меня на свои беседы и лично, и письменно; а слушавшие беседы, иногда даже и весьма почтеннейшие особы, оказывали мне почесть приглашением на свои аудиенции. Так, в марте 1886 года в С.-Петербурге, когда синодальный миссионер о. протоиерей Кс. Крючков беседовал со мною в зале духовной академии, приглашали меня к себе: его превосходительство Н.Ф.Нильский, профессор С.-Петербургской духовной академии, его превосходительство В.И.Ламанский, профессор С.-Петербургского университета, его превосходительство Т.И.Филиппов, контролер государственный, студенты С.-Петербургской духовной академии - дважды; протоиерей Никольской единоверческой церкви О.В.Нильский и еще о. протоиерей Казанского собора. Сего только последнего не пришлось мне посетить по своим обстоятельствам. В ноябре 1888 года в городе Нижне-Уральске, по окончании моих бесед опять с синодальным миссионером о. протоиереем К.Крючковым, пригласил меня к себе его превосходительство г. Шипов, атаман Уральской области, неоднократно присутствовавший на наших беседах, которые и составились только по его настоянию. А в феврале 1887 года с.-петербургский старообрядец, купец Петр Голубин просил меня приехать в Петербург для того, что бывший тогда в Петербурге его преосвященство Платон, митрополит киевский, заявлял ему свое желание видеться со мною. Такое же желание он тогда же передавал мне и от почтеннейшего о. архимандрита Антония и инспектора петербургской духовной академии, но я, по слабости своего здоровья, не мог тогда исполнить сего приглашения. И вот открывшийся для меня круг таких религиозных бесед еще более пробудил во мне энергию основательнее разучать канонику и историю церковную и тщательнее смотреть, что пишется против и за старообрядцев, а также и на то, что пишут сами старообрядцы. А некоторые печатно изданные на меня лично обвинения вынуждали меня писать на них надлежащие опровержения, которые, как только выходили из моих рук, снимались разными лицами во многих копиях, а иногда являлись снятыми и на гектографе без моего о том ведения. Печатная полемика последнего времени против старообрядцев вообще, преимущественно со многими вопросами к старообрядцам, издаваемая в Москве братством св. Петра митрополита, возбудила и других многих старообрядцев на письменную самозащиту, каковая издается частью и печатно за границею. Иметь в виду все это по вышесказанным обстоятельствам сильно возбуждает мое любопытство.

В августе 1890 года наши старообрядческие епископы: уральский, самарский и нижегородский, убедили меня на такое послушание, чтобы написанное ими предложение московскому духовному совету лично заявить и остальным всем нашим епископам, и я, во исполнение сего послушания, проезжая через Москву, встретил здесь для себя случай купить все оные книги, которые отобраны у меня при аресте: они почти все в нескольких экземплярах, но они многие куплены не для того, чтобы распространять их, как говорится, и встречному, и поперечному, но единственно для того, чтобы удовлетворить своему в этом любознанию.

29 августа я был в старообрядческом монастыре, называемом "Полоса", близ Клинцов, у епископа нашего Селивестра и здесь встретился с Максимом Волковым, старообрядческим священником п.Святской, который, узнавши направление пути моего на Киев, порекомендовал мне отправиться туда пароходом, что будет и дешевле, и удобнее, чем железной дорогой. Далее, желая видеть меня в своем доме как желанного гостя, предложил мне свои услуги довезти меня до п. Ветки, где можно будет сесть на пароход.

И так как дорога от "Полосы" до Ветки идет чрез п. Святскую, то я, приехавши с ним, остановился у него (Волкова) на ночлег. Но здесь, некоторые старообрядцы, узнавши о моем проезде, вознамерились поговорить со мною о нашем священстве, для чего пригласили меня с Максимом Волковым на вечер в другой дом, где мы и провели с ними этот вечер в религиозной беседе до глубокой ночи. На этой беседе, хотя я и встречал некоторые пререкания, не последующие здравому смыслу, однако же беседа закончилась без всякого скандала, в духе христианского миролюбия. Но был здесь в посаде некто Софрон Козмин Швецов, года два как из старообрядца сделавшийся единоверцем, который, как последствия показали, заранее приготовлял пререкавших мне на беседе последовать его примеру, и они, побеседовавши со мною, тотчас же ему это передали. Услышав сие, г. Швецов возъярился на меня великою злобою и вознамерился предать меня аресту. Ибо он, пользуясь журналом "Братское слово" и читая в нем худую о мне репутацию, понимал ее, быть может и ошибочно, в преувеличенном виде. Он полагал, что я такой зловредный пропагандист раскола, которого правительство аки бы давно уже преследует, и я от сего укрываюсь, разъезжая по разным местам под чужим именем. И когда я наутро с Максимом Волковым выехал в п. Ветку, г. Швецов возбудил местного полицеймейстера ехать за нами погонею и арестовать меня непременно, рекомендуя меня самым зловредным политическим преступником, скрывающимся от правительственного преследования беглецом. (Мне эти слова пришлось выслушать из уст арестующего меня полицеймейстера). Когда же я был арестованным возвращен в п. Святскую, то г. Швецов, рассматривая мой паспорт, стал колебаться в высказанном им на меня первом обвинении и решился дополнить оное, будто бы я на беседе, - как выразился г. судебный следователь, - порицал православную веру еретическою, никонианскою. Быть может, ученики его, пререкавшие мне на беседе, которые потом, чрез несколько дней, в первой половине сентября, присоединились к единоверию по наставлению его, Швецова, и наговорили на меня что-нибудь нехорошее, - чего я еще в подлинности не знаю, поелику показания их до сих пор мне не предъявлялись; но я вполне уповаю на истину, которой я от юности служу нелицемерно, что на суде она обличит неправду их.

Да едва ли и первой клевете Швецова г. следователь допускает какое вероятие, ибо в постановлении его о заключении меня под стражу есть что-то загадочное и мною не понятное. Но справедливо ли заключать под стражу человека, с отречением ему даже и верного поручительства, за такое обвинение, на которое не будет дано никаких прямых доказательств?

А если только по одному признанию черниговской духовной консистории отобранных у меня книг крайне вредными, окружной суд смотрит на меня темными глазами, то и в этом случае, кажется, не следовало бы много затрудняться и сразу бы должно приступить к суду по ее признанию. Но, очевидно, вопрос в том, что консистория признала крайнюю вредность взятых у меня книг без точного определения, по одному своему умозаключению; почему и приходится теперь самому окружному суду более точно определить, в чем состоит суть крайней вредности их, а поэтому, вероятно, замедляет о мне и следствие. И когда будет конец оному, еще неизвестно; как бы не пришлось на это определение потратить не только какие месяцы, но и целые годы? Но я думаю, что безошибочно угадываю, - черниговская духовная консистория признала крайне вредными отобранные у меня книги потому только, что они писаны в духе старообрядствующей, а не господствующей грекороссийской церкви, понятие которых разнится о святости и непогрешимости Христовой Церкви. Так, мы, старообрядцы, смотрим на Церковь Христову двусторонне: одну сторону ее сознаем в Самом Христе Спасителе нашем, в Его божественном учении и освятительных для нас церковных таинствах, а другую - в людях, Ему верующих, по Его божественным заповедям, и освящающихся Его божественными церковными таинствами. И посему разумеем, что святость и непогрешимость Христовой Церкви в первой стороне ее стоит существенно неизменным образом; а во второй - благодатно и сообразно или великой веры, или маловерия, или соблажнения, или раскаяния в своих соблазнах верующих, - может умножаться и уменьшаться, теряться и опять находиться. И, таким образом, мы никому из верующих, даже и самим иерархам, - не только в частности, но даже и в общей совокупности нас, - не усваиваем святости и непогрешимости церковной в неизменном свойстве. А посему, хотя и на всех лицах, имеющих рукоположение, нисходящее от Христа преемственным образом чрез святых апостол, священный сан признаем законным, христопреданным, но вверяться их руководству тогда только спасительным почитаем, когда убедимся, что они верны слову Божию и учению святых апостол и вполне последовательны прежде бывшим, во множестве Богом прославленным благочестивым архипастырям и святым соборам. Богословы же господствующей грекороссийской церкви смотрят на Церковь Христову безразлично в сочетании Христа и Его божественной благодати с верующими Оному, и посему святость и непогрешимость Христовой Церкви приписывают всем вообще верующим в неизменное свойство. И затем, производя разные деления и подразделения в среде верующих, неизменное свойство святости и непогрешимости Церкви выделяют на долю одного только архипастырства, и то только их общей совокупности, а не лично каждому. И, наконец, всеобщий собор архипастырей сокращают во всегдашний синод, состоящий из числа лиц, на то определенных, за коими и оставляют все свойство неизменной святости Христовой Церкви; как это ясно показывает и самая практика господствующей грекороссийской церкви, в которой не только простые христиане или иереи, но даже и самые архиереи признаются уже преслушниками церкви, если не будут безусловно повиноваться распоряжениям св. синода. А в отобранных у меня книгах такое безусловное повиновение никому из архипастырей, ни вообще, ни в частности не усвояется, и в показание того, почему старообрядцы не подчиняются архипастырям господствующей грекороссийской церкви, за московскими соборами 17-го столетия и синодом указываются погрешимости противу святого Евангелия; что черниговская духовная консистория, нашедши противоречащим всеобдержно усвоенной практике господствующей греко-российской церкви в безусловном повиновении св. синоду и уже не входя ни в каковое рассмотрение того, правильно ли сделано таковое указание, признала крайне вредным. Очевидно, что поступить здесь как-либо иначе она боялась, чтобы за сие и самой ей не впасть под каковую опалу синода; но мне кажется, что справедливее будет видеть крайнюю вредность не в открытых старообрядческих убеждениях, а скорее в сокровенных, которых, по сокровенности их, не могут обличать даже и весьма ученейшие богословы господствующей грекороссийской церкви.

Если бы старообрядцы письменно излагали свои убеждения, тогда и господствующей грекороссийской церкви удобнее бы можно было видеть, что в них может быть с нею общего и что несогласного. И если несогласное нашлось противным истине, то при настоящем ее ученом могуществе не составило бы большого труда погребсти сие в могилу надлежащего обличения. Старообрядцы, увидевши орудия свои вконец упраздненными, скорее бы и удобнее облобызали непобедимую истину. Итак, если господствующая грекороссийская церковь искренне желает привести всех старообрядцев к общему единству святой Христовой Церкви, то никак не должна открытых старообрядческих убеждений признавать крайне вредными, поелику чрез сие удобнее будет ей воздействовать на них своим убеждением. А если она боится, как бы и самой ей не пострадать от этого, то будет значить, что она и сама не вполне уверена в свою неизменную святость и непогрешимость. И если, по таковому ее маловерию, правительство воспретит старообрядцам открытое слово как крайне вредное, тогда о воссоединении старообрядцев к общему единству Церкви Божией и думать более будет нечего; тогда хотя в господствующей грекороссийской церкви будут трудиться разные ученые труженики в убеждениях, вопросозадаваниях и обличениях старообрядцев, но все это будет не более, как один суетный труд; тогда старообрядцы даже и в руки не будут брать таких книг, говоря себе: для чего читать их, когда нам оправдываться и отвечать на сие не дозволяют. И как уже третие столетие старообрядчество по словесным преданиям своим существует, так и впредь оно опять такою же сокровенностью будет существовать старообрядчеством на многие столетия, а может, и до самого скончания века. И если погибелен будет этот путь, то здесь виновны будут не только одни, которые ходят по нему, но равно и все те, которые как бы невольно направляют их на оный, запечатлевая строптивость их сокровенностью.

Впрочем, рассуждать о сем положительно теперь не мое дело, ибо отобранные у меня книги на вашем правосудии, а я за них стою подсудимым, и, во всем вручая себя Промыслу Божию, ожидаю себе более милостивого приговора вашего. А до времени личного позвания меня на суд, покорнейше прошу судебную палату дать свое распоряжение, чтобы освободить меня из-под стражи тюремного заключения на поручительство Герасима Алексеевича Гусева, купца посада Елионки. При сем представляю две копии: одну с определения г. судебного следователя о заключении меня под стражу, другую - с моего прошения в стародубский окружной суд об освобождении меня из-под стражи на поручительство.

Марта, 9 дня, 1891 года". (подпись о. Арсения).

Чрез месяц с небольшим киевская судебная палата вынесла следующее определение:

1891 года, апреля 16 дня, в г. Киеве. По указу Его Императорского Величества, киевская судебная палата, по уголовному департаменту, в распорядительном заседании в следующем составе: старший председатель; члены палаты: Н.В.Реутский, Н.В.Шугуров. При товарище прокурора судебн. палаты А.М.Богославском. Секретаре А.Н.Гессе.

Слушали.

По докладу члена палаты Н.В.Реутского, предложенное прокурором судебной палаты от 18 марта с.г. за № 982 прошение крестьянина Онисима Васильева Швецова об освобождении его из-под стражи по делу по обвинению его по 178, 2 час. 181, 3 и 3 ч. 1022 улож. о наказ.

Рассмотрев представленное судом, вследствие указа судебной палаты от 23 марта за № 3943, производство по делу о крестьянине Онисиме Швецове, судебная палата нашла 1) что ни в постановлении, ни в представлении судебного следователя не указано никаких доказательств, изобличающих Швецова в преступлении, предусмотренном в ч. 178 ст. улож., первая же часть этого закона к данному делу не применима, так как собрание раскольников, на котором проповедовал Швецов, происходило не в публичном месте, а в частном доме мещанина Усова; 2) что равным образом, в означенных документах также не указано данных, вполне изобличающих Швецова в преступлении, предусмотренном 2 ч. 181 ст. и 1022 ст. улож., так как следствием достаточно не установлен ни тайный провоз Швецовым нецензурованных раскольничьих книг из-за границы, ни прямое распространение их в народе, так как установлено лишь, что Швецов продал несколько таких книг своему единомышленнику Усову; 3) что ввиду этого и отсутствия указаний на уклонение Швецова от следствия, истребование от него денежного залога в пять тысяч рублей представляется достаточной мерой пресечения ему, Швецову, способов уклоняться от следствия и суда.

Вследствие этого, судебная палата, выслушав заключение товарища прокурора, определяет: отменив определение окружного суда от 18 февраля 1891 года, отдать Онисима Швецова под денежный залог в размере пяти тысяч рублей и освободить его из-под стражи, о чем дать суду подлинное, за подлинною подписью, содержание настоящего определения, а также и то, что в случае отклонения обвиняемого Онисима Швецова от суда и следствия, внесенные по квитанции от 17 апреля сего года за № 11495 пять тысяч рублей поступят в капитал на устройство мест заключения.

Вскоре после этого стародубским окружным судом вынесено было определение о прекращении и самого дела. Вот это определение:

1891 года октября 21 дня стародубский окружной суд, по уголовному отделению, в распорядительном заседании в следующем составе:

Председательствующий член суда К.П.Певницкий, члены суда: И.З.Созонцев и И.П.Сосичевский, при товарище прокурора В.Е.Семенове и секретаре - Н.Н.Коссовиче, слушал: 1) доклад члена суда К.Певницкого о существе предложенного прокурором от 25 сентября 1891 года за № 5567 предварительного следствия по делу о крестьянине Онисиме Швецове, обвиняемом в преступлениях против веры, 2) письменное заключение товарища прокурора стародубского окружного суда и 3) словесное заключение товарища прокурора стародубского окружного суда. Рассмотрев обстоятельства настоящего дела и разделяя соображения, приведенные в заключении товарища прокурора В.Е.Семенова, окружной суд определяет: 1) заключение товарища прокурора Семенова о прекращении следствия утвердить, 2) принятую по сему делу меру пресечения обвиняемому способов уклоняться от следствия и суда, денежный залог в сумме 5000 рублей отменить, 3) судебные издержки, 4) вещественные доказательства - отобранные у Швецова, Смирнова и Усова книги и брошюры, как не разрешенные цензурою, представить в министерство внутренних дел для конфискации, письма и адреса возвратить Швецову. Подлинное за надлежащим подписом и скрепою, с подлинным верно, за секретаря суда (подпись неразборчива).

Настоящая копия определения выдана из стародубского окружного суда по уголовному отделению кр. Онисиму Васильеву Швецову, вследствие его прошения. Г.Стародуб, 1892 года января 18 дня.

Член суда

За секретаря (подписи неразборчивы).

Когда священноинок Арсений был посажен в тюрьму, ему долгое время не позволяли даже послать письма, чтобы известить о своем аресте. Первое письмо от него получила В.М.Сироткина в Нижнем Новгороде, которая передала его в Елесино тогдашнему нижегородскому епископу Кирилу и просила его походатайствовать где и как возможно. Получив это письмо, владыка тут же послал священника Дмитрия Смирнова разузнать, где находится священноинок Арсений. О.Смирнов поехал сначала в п.Клинцы, здесь остановился у купцов Степуниных, у которых расспросил об аресте, затем поехал в г. Сураж и добился свидания со священноиноком Арсением. После этого уже многие навещали о.Арсения, выражая свое сожаление об его положении. Содержали о.Арсения в тюрьме как самого опаснейшего злодея. Положение его улучшилось только тогда, когда было написано им прошение в киевскую судебную палату. После этого прошения его вскоре освободили до выяснения его дела.

По освобождении из тюремного заключения священноинок Арсений проживал в Нижнем Новгороде у В.М.Сироткиной. Часто посещал свою родину.

24 октября 1897 года священноинок Арсений был рукоположен в сан епископа уральского.

В 10 лет и 8 месяцев своего епископства он очень много принес пользы старообрядческой Церкви. В первый же год своего епископства он восстановил соборы. По поручению соборов управлял епархиями: Московской, потом Нижегородской, наконец, Саратовской, ибо каждая вдовствующая епархия желала иметь его своим епископом или хотя временно быть управляемой им, потому что все знали его бдительность и заботливость о поручаемой ему пастве.

Во все время своего епископства владыка Арсений не увлекался никакими посторонними делами. У него не было свободного времени выезжать на покой, на дачи или в монастыри. Зиму и лето, день и ночь были у него церковные и епархиальные дела. Он каждый год объезжал свою епархию, посвящая этим объездам целые месяцы, а когда возвращался, у него накапливалось за это время огромнейшее количество корреспонденции, превышавшей иногда сотню писем, и на каждое из этих писем он сам писал ответы. Даже в последнее лето своей жизни, несмотря на крайне слабое здоровье, он не оставил свою паству без посещения. Проводивши Светлую неделю, он на Фоминой выехал в саратовскую епархию, оттуда возвратился в Уральск только на Троицкой неделе в пятницу. Проводя праздник св. Троицы, во вторник он опять выехал посещать приходы, на этот раз по Уральской епархии, и, проехав более 1000 верст на лошадях, возвратился в Уральск к 19 июля, а 22 того же июля выехал в Москву на собор. С собора упросили его поехать в г.Ржев для умиротворения тамошних прихожан. Побывав там, еп.Арсений проехал в Нижний Новгород. В праздник Преображения Господня совершал там божественную службу. Из Нижнего выехал опять в саратовскую епархию, чтобы посетить некоторые приходы, и домой прибыл только 24 августа. На 4-е сентября владыка Арсений заболел, 8 сентября его соборовали, 10 сентября в 2 часа утра причастился Св. Таин, а в 5 часов утра тихо преставился на 69-м году своей жизни.

Погребение совершено 14 сентября, в воскресный день и вместе праздник Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня. Погребение совершал преосвященный Иннокентий, епископ нижегородский, в сослужении 13 священников и двух диаконов. Сколько было народу - определить не было возможности. Погребен преосвященный Арсений в г.Уральске, при храме, рядом с алтарем.

Имущество после смерти еп. Арсения оказалось состоящим только из одной библиотеки, стоящей более 10 тысяч рублей, им самим собранной. Она отказана уральской общине с тем, чтобы пользовался ею его будущий преемник. Денег не осталось. Хотя и было ему немало пожертвований от благотворителей, но он разделял их бедным приходам и неимущим священникам; каждого вновь рукоположенного священника он снабжал всеми принадлежностями: жертвовал новым приходам и священникам не только своей епархии, но посылал и в чужие епархии, посылал и на север, и в Олонецкую, и в Архангельскую губернии.

Не оставив по себе презренного злата, епископ Арсений оставил по себе более ценное. Он оставил очень многие сочинения, служащие на пользу святой Христовой Церкви. Память о нем незабвенна; все его труды со временем оценятся по достоинству.