И.А.Кириллов

Сущность обряда

 

В журнале “Церковь” уже отмечалось печальное явление охлаждения старообрядческого молодого поколения к своим родным обрядам и обычаям. Явление это бесспорно печальное, вполне понятное в наши дни, особенно среди учащейся молодежи. Со всех сторон, на всех перекрестках громко кричат этой молодежи о всевозможных отвлеченных материях, философских системах, о свободе духа, свободной религии, и т.д. Действительно, трудно здесь молодому старообрядцу, подчас не могущему разобраться в этом отвлеченном хаосе, думать еще об обрядах, да еще не только думать, а исполнять их, что уже значительно труднее, чем только предаваться размышлению. Обряд кажется, по сравнению со всевозможными философскими системами и свободными религиями, таким маленьким, ничтожным, не стоящим внимания...

Прежде чем бесповоротно подписаться под этим приговором обряду, следует, по крайней мере еще раз проверить себя, так ли это, действительно ли, что обряд не стоит того, чтобы его исполняли?

Попытаемся ответить на поставленный вопрос.

Что такое обряд по существу? Каким образом он сформировался и что является его субстратом, его сутью?

В какой-либо области, — возьмем для простоты более узкую, например, механику, — произошло изобретение какой-нибудь машины. Первое время конструкция вновь изобретенной машины весьма примитивна, несовершенна, но потом, путем практического опыта создаются различные детали, в отдельности важного значения, может быть, и не имеющие, а в общем обусловливающие применимость нового изобретения к практической жизни.

Здесь, в данном случае, сумма практического опыта, претерпев различные видоизменения, отливается в окончательную форму, в виде какого-нибудь подшипника или гайки.

То же самое происходит и в других областях человеческой жизни. Но только в этих областях, как например, в бытовой, и, тем более в религиозной, труднее проследить и установить взаимную связь между какою-либо потребностью и выработанным ею обычаем или обрядом, которые можно сравнить с подшипниками и гайками, на которых движется наша внешняя и внутренняя жизнь.

Бытовой навык создал обычаи, которые благодаря своей видимой полезности всем понятны, и никто не вздумает при нормальных условиях их нарушать. Следовательно, нет причины, почему бы им придавать обязательный характер; потому в понятие обычая и не входит принцип неизменяемости, а раз обычай изменяем, обязательным для всех по этому самому он быть не может.

Совсем иначе обстоит дело в религиозной области. Здесь нет бросающейся в глаза непосредственной полезности, какая наблюдается в бытовой жизни. Благодаря различию в психологической организации людей, легко может случиться, что найдутся желающие изменить данный обряд. Последнее является недопустимым по следующим условиям: Церковь есть общество людей, объединенных одною верою в Бога, одними догматами; а раз это так, раз Церковь — общество, в ней должна быть известная дисциплина, без которой немыслимо никакое общество; потом сплошь и рядом может ошибиться и тот индивид, который вздумает переменить обряды, или, другими словами, изменить внешнее выражение религиозного чувства. Изменение одним членом Церкви религиозных обрядов действует весьма заразительно на других, особенно на тех, кто еще не установился в своих религиозных убеждениях. Чреватая событиями русская история дает нам характерный пример вышесказанного.

До злополучного патриаршества Никона на Руси в непоколебимости и неизменяемости обряда никто не сомневался, но патриарх-новатор своею деятельностью разрушил это убеждение. Много зла причинил Никон своим искажением обрядов, но не меньше, если не больше, он сделал зла также и тем, что хотел одним словом, одним росчерком пера уничтожить одни обряды и создать другие, хотел низвести обряд в область явлений, созданных человеческой волей и ей подчиненных. Если стать относительно обряда на точку зрения нашей современной интеллигенции, т.е. признать его малозначащим, то мы вскоре будем иметь столько же религий, сколько людей.

Святые отцы Церкви, конечно, хорошо понимали значение религиозного обычая как внешнего выражения религиозного чувства, и вполне понятно, что они дали этому обычаю свою санкцию, свое утверждение, преобразив, таким образом, обычай в обряд, обязательный для всех верующих.

О значении обряда уже говорилось не раз на страницах журнала "Церковь", здесь же мы скажем несколько слов о значении обычая в русской жизни. В простонародной русской жизни обычай играет главную роль, служа или сильным стимулом, толкающим крестьянина на все те или другие поступки, или столь же могучим тормозом.

Начиная с рождения ребенка, в крестьянской семье обычай вступает в свою роль премьера. Родители ребенка знают, что они не могут предоставить новорожденному каких-либо удобств, и что появившийся новый член человечества будет, вероятно, возрастать на соске из черного хлеба; это за исключением тех случаев, когда новорожденный принадлежит к "деревенской буржуазии". Родители не смущаются этим, не терзаются, потому что так росли их деды, отцы и они сами, следовательно, это в порядке вещей, что и исключает массу житейских страданий.

Крестьянин женится. Он вперед знает, что с ним после брака особых перемен не произойдет, что разница будет только в числе рабочих рук в его семье, и поэтому не настраивает себя восторженно-ожидательным настроением, не старается всеми возможными для него силами сделать дни первого месяца своей супружеской жизни розовыми, благодаря чему и не наступает быстрого охлаждения, наблюдаемого так часто среди нашей интеллигенции, употребляя последний термин в общепринятом смысле, для которого самым страшным жупелом при заключении брака являются так называемые "супружеские будни". С наступлением последних интеллигентские птенчики часто с ужасом рвутся из своего "уютного гнездышка", превратившегося во время "будней" из счастливой Аркадии в самую обыкновенную квартиру, а иногда и просто комнату. Начинаются несогласия, объясняемые почти всегда несходством характеров, но никак не тем, что молодые люди до свадьбы слишком много думали о медовом месяце и совсем забыли о длинном ряде серых, будничных дней.

Эти дни при своем наступлении уже не скрашиваются супружескою любовью, под которой почти всегда подразумевается известное отношение мужчины к женщине, но никогда — естественное чувство доброжелательности, теплого дружества человека к человеку, вытекающее из взаимной поддержки друг друга на тернистом пути жизни.

Молодая крестьянская женщина, вышедшая замуж, довольно часто на второй или третий день после свадьбы идет на полевые работы вместе с мужем. Заметим также, что большинство крестьянских браков заключается в конце июня и начале июля, т.е. в рабочую пору, когда бывают нужны лишние руки для тяжелого крестьянского дела. Подобное практическое соображение нисколько не умаляет или оскорбляет таинство брака, а, напротив, освящает его, делает именно "таинством", в противоположность большинству "интеллигентских" браков, заключающихся по так называемой "взаимной любви", сводящейся в конце-то концов к удовлетворению известных  физиологических потребностей.

По этому же самому обычаю простые люди, прожив жизнь, (следует отметить, в большинстве случаев более длинную, и потому вполне логично предположить, более нормальную, нежели жизнь интеллигента), умирают.

Помните старушку-помещицу у Тургенева, которая по прочтении священником отходной имела достаточно силы воли и самообладания, чтобы достать из-под подушки рубль и расплатиться со священником за свою же отходную молитву!

"Да, удивительно умирают русские люди!" ("Записки охотника", "Смерть").

Здесь нет того чисто животного страха перед смертью, которым характеризуется в общем в наше время городская жизнь (если хотите — болезнь интеллигенции). Правда, и в деревне, конечно, боятся смерти, но если можно так выразиться, боятся храбро, мужественно, или, вернее, боится одно тело, которому это весьма свойственно, но "дух бодр".

У современного интеллигента как раз все наоборот: гораздо большее место занимает агония духа, психики, что, конечно, не служит доказательством того, что психика последнего (интеллигента) совершеннее и жизненнее психики простого русского человека.

Духовная, психическая жизнь русского народа довольно богата, доказательством чему служат многочисленные на-родные обычаи и религиозные обряды. Вся же сила, мощь русской психики обнаружилась в ряде исторических событий в половине XVII в., получивших название “Великого русского раскола”.

У русских людей были свои традиции, свои обряды, веками выработанные и которые вполне соответствовали психикорелигиозным чувствам души русских людей.

Русская интеллигенция, получившая свое начало или, вернее сказать, несколько популяризовавшаяся у престола Преобразователя России, с самого начала пошла “западным путем”.

Другими словами, русская интеллигенция, приняв вовсе не необходимые формы западной мысли, а также и повседневной жизни, совершила ошибку: избрала не совсем правильный путь и осудила тех, кто не пошел за нею.

Кто может поручиться за то, что наша современная отсталость на пути прогресса есть не следствие монгольского ига, на которое принято сваливать многие несуразности текущей жизни, а есть прямое следствие психической ломки русского общества в середине XVII в. Неоспоримо, что Петр I много, очень много сделал для России на почве культуры и цивилизации, но все наши историки признают, что некоторые реформы Петра не имеют под собой разумной почвы, как, например, реформа бороды и платья. Условия нашего климата служат тому естественными доказательствами.

Выясняя значение обычая в жизни русских людей, мы этим хотели показать, что не меньшее имеет значение и обряд в религиозной жизни народа. Обряд не есть нечто оторванное от жизни, условное, произвольно созданное волей человека, а напротив, он органически связан с жизнью, опытом которой он выработался и которую он сам же обслуживает.

Резюмируя  все вышесказанное, понятие обряда можно определить следующими словами: обряд есть узаконенный соответствующей властью обычай; последний же есть сумма опыта в данной области. Обычай в бытовой жизни, санкционированный гражданской властью, получает вид закона; обычай в религиозной жизни, получив санкцию от духовной власти, становится обрядом.

Гражданин, не исполняющий законов своего государства, терпит наказание, лишаясь тех или других прав; член Церкви, не исполняющий ее обрядов (законов), тем самым вычеркивает  себя из списков ее духовных детей.

 

 

ОБ АВТОРЕ

 

Иван Акимович Кириллов — старообрядческий писатель, экономист, автор крупных исследовательских работ, связанных со старообрядчеством, в которых, в частности, ставил задачу исследования связи старообрядческой этики с развитием капитализма в России. В 1911-12 гг. сотрудничал в журнале “Старая Русь”, опубликовал там ряд статей, был секретарем журнала и его представителем в Москве. В 1920-х гг. отошел от церковно-общественной  деятельности, занимался экономикой сельского хозяйства. С 1955 г. — доктор экономических наук. Был профессором Московского инженерно-экономического института. Самые известные его сочинения — “Третий Рим” (М., 1914), “Правда старой веры” (М., 1916).