К сожалению эта "работа" была опубликована одной из первых на нашем сайте, и мы надеялись на профессиональность и корректность автора, но к нашему великому огорчению статья В. Синельковой является самой обычной перепечаткой из работ Болонева Ф.Ф.. Фирс Федосович сказал, что это уже не первый случай. Дело доходит до того, что пора уже обращаться в суд по защите авторских прав. Буквально на днях у него вышла книга о его Родине, селе Большой Куналей. Мы надеемся опубликовать её на нашем сайте. Приносим глубочайшие извинения Фирсу Федосовичу.

Валентина Синелькова

кандидат исторических наук

ГОРСТОЧКУ РУССКИХ СОСЛАЛИ В СТРАШНУЮ ГЛУШЬ ЗА РАСКОЛ

Дождалися мы жестокой зимы:

Выслали всех без всякой вины.

Из старообрядческих стихов

Вторая половина XVIII века. Невообразимые пространства Российского государства, особенно в Сибири, оставались неосвоенными и малонаселенными. Вопрос колонизации отдельных районов настолько назрел, что его нужно было решать немедленно. Медеплавильным, сереброплавильным и железоделательным заводам, возникшим на востоке страны к этому времени требовалось множество рабочих, которых нужно было кормить. В продовольствии нуждались и продовольственные войска, казаки, мало производящие хлеба.

Правительство Екатерины II усмотрело в старообрядцах прекрасных колонистов, которые смогут производить хлеб и другие сельскохозяйственные продукты там, где их не хватает. Они исконные земледельцы, предприимчивы, трудолюбивы, трезвы, отличные общинники, да и на западных границах без них спокойнее. Поэтому возложить на них задачу развития земледелия было просто необходимо.

Часть староверов пришла, вернее, бежала в Сибирь на вольные земли по своей инициативе, скрываясь от преследователей за веру, от помещиков и царских властей. В различных местах они получали название по месту их прежнего проживания. Так, старообрядцы, выходцы с реки Керженец, бывшей Нижегородской губернии, на Алтае и в Западной Сибири получили название "кержаки". Староверы, проникшие "за Камень", на реку Бухтарму, стали именоваться "каменщиками", или бухтарминскими старообрядцами.

Другая часть старообрядцев была отправлена в Сибирь из пределов Польши насильственно, в сопровождении солдат и казаков. Переселение в Забайкалье происходило неодновременно. Первая партия старообрядцев прибыла в Иркутск в декабре 1756 г. Вот что по этому поводу сообщает Иркутская летопись: "Сего (1756) года пришли в Иркутск польские старообрядцы для поселения их за Байкалом. Их сопровождал подполковник Иванов". А в январе-феврале следующего 1757 г. староверы были отправлены из Иркутска в Забайкалье и поселены по Чикою и Иро, притокам Селенги. Предположительно они были выселены из Польши в первую выгонку 1735 г., но в Забайкалье попали не сразу. К сожалению, нет свидетельств о том, каков был маршрут их следования и где они проживали в течение этого времени. Правда, предания староверов сохранили воспоминания о том, что шли они в места поселения много лет.

В 1764 г. царский генерал-майор Маслов выселил из пределов Польши и направил в Сибирь вторую партию старообрядцев. Одна группа староверов была поселена по притокам Иртыша и на Алтае. За ними было закреплено название "поляки", которое сохранилось за ними до настоящего времени. Другая группа ревнителей старой веры была приведена в Забайкалье. Первоначально их тоже называли "поляками". По крайней мере, в "Росписи Тарбагатайской Зосимо-Саватиевской церкви..." (подробно об этом документе будет сказано ниже) в 1765 г. была сделана такая запись: "Новопоселенные ис поляков с их семейством". "Поляками", "польскими колонистами", "польскими выселенцами" называет их П. С. Паллас, посетивший Забайкалье в 1772 г. Такое же название встречается у Иоганна Сиверса, который путешествовал в этих краях в 1791 г. Но уже в 20-6 г. ХІХ в. в литературных источниках появляется другое название - "семейные". Впервые употребляет его путешественник Алексей Мартос, побывавший у староверов в Тарбагатае в 1824 г. Название "семейные" или "семейские" было зафиксировано декабристом А. Е. Розеном в 1830 г. Неизвестно, было ли это самоназванием или так их прозвали старожилы. В отличие от одиночных ссыльных, они пришли в Забайкалье семьями и были поселены на новых местах большими семейными общинами, образовав особую этнографическую группу. Вероятно, поэтому за ними и закрепилось наименование "семейские".

Теперь известны некоторые подробности переселения. Людей собирали в Калуге, где на берегу Оки за городом специально выстроили амбары (бараки), в которых перемерло немало народу. Затем на судах везли до Казани и до Верхотурья. В "Ведомости", обнаруженной доктором исторических наук Н. Н. Покровским в Центральном государственном архиве древних актов, показано, "сколько выведенных из Польши российских беглых людей... в Сибирь отправлено было". "Из Калуги отправлено в разных партиях 10917 человек. Из того числа, следуя до Тобольска, померло и бежало (надо полагать, не от хорошей жизни - Ф. Б.) 2690. В Тобольске в формирующиеся в Томский и Селенгинский полки годных в службу с их семействами определено 3955 человек. За неспособностью быть в службе... отправлено на поселение в Селенгинское ведомство 2949 чел."

Другая группа в составе 824 человек, по данным найденного нами документа, была в 1765 г. поселена недалеко от Верхнеудинска в селах Тарбагатай, Куйтун, Куналей, Десятниково и Бурнашево, где уже проживали русские старожилы. Позже, в течение 35 последующих лет ХVІІІ века, из этих деревень часть староверов будет расселена в другие селения - Надеино, Жиримское, Новобрянское, Заиграево и др.

В марте 1767 г. на 25 подводах прибыла третья партия под конвоем одного унтер-офицера и трех рядовых солдат в "Заганские деревни". 453 посельщика образовали селения Шаралдай, Цовый Заган, Мухоршибирь, Хонхолой, Никольское... Вероятно, в этом же 1767 г. 26 семей староверов из Иро переселились в Бичуру (имеются даты и более позднего их переселения).

Четвертая партия, по некоторым данным, прибыла в Забайкалье в 1780 г. и была расселена по этим же староверческим селам. Но для подтверждения последней даты нужны архивные материалы, найти же подобные исторические документы, проливающие свет на важные факты истории, порой так же трудно, как иголку в стоге сена. Тем не менее искать надо, ибо архивные документы дают самый надежный и верный материал для воссоздания истории наших предков.

Некоторые историки, не имея в своих руках достоверных фактов, писали о добровольном переселении старообрядцев в Забайкалье. Хотя очевидно, что добровольность и солдатский конвой - вещи несовместимые.

Автором этих строк впервые найден документ "Росписи Тарбагатайской Зосимо-Саватиевской церкви прихожанам разных селений" (начаты в 1746 г., окончены в 1779 г.), в котором обнаружены подробные списки "новопоселенных ис поляков с их семейством" по деревням: в Тарбагатайской слободе, в Куйтунской, Куналейской, Десятниковой, Бурнашевской. По материалам исповедных росписей я составил таблицу, в которой показано, как были расселены старообрядцы, направленные в тарбагатайские деревни:

Количество лиц мужского и женского пола по селениям почти равное. В общем итоге 412 мужчин и столько же женщин. Почти в каждой третьей семье имеют-ся вдовы, сироты составляют около 14 проц.

Название селений Число поселенных Число семей Число дворов (условно) Число вдов + вдовцов Число сирот Число одиноких

Тарбагатаская слобода 107 31 17 9 12 6

Куйтун 397 113 40 31+10 49 16

Куналей 205 61 26 18+2 30 13

Десятниково 66 15 8 5 7 1

Бурнашево 49 13 7 7+3 15 -

Итого 824 233 98 70+15 113 36

Чуть ли не в каждой второй семье имеются приемыши - сироты. Видимо, это дети тех старообрядцев, которых насильственно забрили в рекруты или же подвергли иной репрессии. Но осиротевшие не оставлены в беде: каждый из них определен в надежную крепкую семью.

В чем ценность найденного документа? Известно, что исповедная роспись - своеобразная перепись людей православного вероисповедания, "обретающихся при оной церкви". Велась она посемейно, ежегодно учитывая прихожан всех сословий от мала до велика. Исповедь являлась одним из способов политической слежки за умонастроениями людей. Церковнослужители обязывались доносить властям о всех инакомыслящих. Отметим сразу же, ни один из 824 человек на протяжении 15 лет на исповедь не явился. Да и кто из староверов мог пойти на исповеди к никонианским попам после всего пережитого ими.

Найденный документ несет большую информацию: точную дату поселения, количество новопоселенных по деревням, фамилии первых жителей. Потомки тех "новопоселенных ис поляков" проживают до сих пор в названных селах. В Центральном государственном архиве Бурятской АССР автором найдены переписи населения за 1811, 1819, 1851 и другие годы. Обработка всех этих архивных документов позволит выявить родословные семейских крестьян - тружеников.

"Росписи..." дают весьма ценные материалы и о старожильческом русском населении. В них показаны численность и сословный состав населения, состав и структура семей, возраст прихожан, их занятия и пр. В "Росписи..." представлены духовные "коронованные" служилые казаки, казачьи дети, крепостные дворовые полковника Озерова, ясашные, пашенные крестьяне, посадские, бобыли, вдовы и пр. Словом, отражен весь социальный состав забайкальского населения.

В "Росписях..." мы находим фамилии, которыми названы отдельные семейские села. В списках неоднократно упоминается фамилия "пригорода Удинска служилого" казачьего цятидесятника Ивана Ивановича Надеина (уже в росписи 1746 г., а умер он в 1773 г.). Вероятно, Надеин поселил на месте своей дачи или заимки небольшую группу приведенных старообрядцев, которые назвали поселение его именем - Надеино. Деревню Пестерёво основали Пестеревы: их несколько семей этих списках. Название Бурнашево произошло от фамилии Бурнашевых, очень здесь распространенной. Село Десятниково было, по всей вероятности, основано Михалевыми. Академик Паллас "называет две деревни, расположенных по ручью Тарбагатай - Бурнашевка и Михайловка (думаю, что у Палласа описка). Историк В. Гирченко называет эту же деревню - Михалевская. Так именует ее и А. М. Селищев, который читал Палласа в подлиннике. Фамилия Михалевых встречается уже в списках 1746 г., а также в документах более позднего времени. Весьма разветвленный род Михалевых проживает в этих селах до настоящего времени.

В селе Куйтун в 1740 г. насчитывалось 14 дворов. Название этого населенного пункта, так же, как и название сел Куналей, Тарбагатай, бурятского происхождения. Хуйтэн - холодное место. Куналей образовано от слова хунилаа, что в переводе с бурятского означает "сборка", "складка", то есть местность, где горные отроги перемежаются с падями. Тарбагатай - местность богатая тарбаганами (сурками). Кстати, в Забайкалье имеется несколько населенных пунктов с названием Тарбагатай. Был даже спор о том, какое именно село имел в виду Н. А. Некрасов, описавший его в поеме "Дедушка". Было обоснованно доказано, что писал село Тарбагатай нынешнего Улан-Удэнского района, так как сведения о нем он почерпнул из записок декабриста А. Е. Розена, посещавшего именно єто село во время перехода из Читы в Петровский Завод.

Русский крестьянин сыграл главную роль и в земледельческом освоении Забайкалья. Это он с топором и с сохой поднял вековую целину его горно-таежных и степных мест и показал прекрасный образец стойкости, трудолюбия, мужества и бескорыстия. В освоении новых земель им затрачена колоссальная энергия, выработаны трудовые традиции, накоплен большой хозяйственный опыт. Здесь он быстро устанавливает прочные хозяйственные и бытовые связи с коренным населением. Крепнет их дружба, усиливается их взаимное культурное влияние...

Особо следует отметить значение семейских в развитии производительных сил Забайкалья. Гонимые царскими властями, эти дюжие люди проявили здесь крепкую спаянность, взаимопомощь, трудолюбие, наблюдательность и смекалку земледельцев, прилежание и любовь к земле, выносливость в борьбе с суровой природой, стойкость перед невзгодами, деловой практицизм и трезвый расчет. Все это имело первостепенное значение в освоении земель за Байкалом.

В ХVІІІ столетии территория Бурятии была слабо заселена. С приходом семейских начинается активное заселение Западного Забайкалья. Не случайно в 1808 г. даже такой махровый реакционер, как иркутский губернатор Трескин, весьма высоко оценивает их земледельческий талант и трудолюбие. "Пример редкого трудолюбия, прилежания к хлебопашеству,-писал он,- подают поселенные в Верхнеудинском уезде старообрядцы. Они поселены лет за 40 на местах песчаных и каменистых, где даже не предвиделось возможности к земледелию, но неусыпное трудолюбие их и согласие сделало, так сказать, и камень плодородным. Ныне у них лучшие пашни и их хлебопашество составляет им не токмо изобильное содержание, но есть главнейшая опора Верхнеудинского и Нерчинского уездов. Начальство долгом считает обвестить по всей губернии редкое прилежание, трудолюбие и общеполезность крестьян-старообрядцев Верхнеудинского уезда-Мухоршибирской, Куналейской и Урлуцкой волостей и изъявить им за то совершенную свою признательность".

Возложенную на них правительством задачу освоения Забайкалья и создания в нем устойчивого хлебопашества они с честью выполнили уже через 20-30 лет после поселения.

Писатель А. Мартос, посетив селения семейских в декабре 1823-январе 1824 г., писал, что "благодетельное искусство земледелия здесь, в краю отдаленном, принесло им известный материальный достаток, поселило самое дружество к соседям". И далее: "Русские, избрав берега Чикоя и Хилка своим отечеством, перенесли сюда же и образ своей домашней жизни, дух веселонравия, деятельность и свои привычки гостеприимства. Довольство, чистота блистали в светлице пришельца!

Так в недрах Сибири жители Стародуба, Добрянки, Гомеля обрели для себя новое отечество, а неутомимое прилежание, деятельность даровали переселенным возможное на земле счастье. Настоящее поколение, родившееся за Байкалом, довольно своим настоящим".

Удивительно яркие впечатления о семейских остались у декабристов, которые познакомились близко с этой группой староверов во время перехода из Читы в Петровский Завод в 1890 г. Многие из декабристов вели дневники и оставили об этом переходе очень интересные воспоминания. Наиболее подробные описания знакомств с семейскими крестьянами находим у А. Е. Розена. Он в этом пути снабжал декабристов продовольствием и, естественно, был более связан с населением. Это дало ему возможность живо обрисовать различные стороны жизни и быта старообрядческого общества. Приведу некоторые отрывки из его "Записок".

"Через три перехода прибыли на дневку в обширное село Тарбагатай, похожее с первого взгляда на хорошие села ярославские, приволжские по наружному виду жителей и просторных домов. Здесь на протяжении 50 верст кругом живут все семейские. Так поныне называются обитатели нескольких деревень, которых деды и отцы были сосланы за раскол большею частью из Дорогобужа и из Гомеля. Им дозволено было переселиться в Сибирь с женами и детьми, отчего и получили наименование семейных или семейских".

Далее тот же автор сообщает: "В Тарбагатае мы дневали и имели время и случай рассмотреть все подробно. Мне отведена была квартира одного из братьев Чебуниных". И вот что он увидел: "...дом в несколько границ с большими окнами, крыши тесовые, крыльца крытые. В одной половине дома обширная изба для рабочих с русской печкой для стряпанья и печения, в другой половине - от трех до пяти чистых горниц с голландскими печками, полы покрыты коврами собственного изделия, столы и стулья крашеные, зеркала с ирбитской ярмарки.

Избы и дома у них не только красивы углами, но и пирогами. Хозяйка наша Пестимья Петровна угостила нас на славу щами, ветчиною, осетриною, пирожками и кашицами из всех возможных круп от гречневой до манной и рисовой. Во дворе, под навесом стояли все кованые телеги, сбруя была сыромятная, кони были дюжие и сытые, а люди, люди!.. Ну, право, все молодец к молодцу. Красавицы не хуже донских - рослые, белолицые, румяные. Короче сказать, все у них соответствовало одно другому: от дома до плуга, от шапки до сапога, от коня до овцы - все показывало довольство, порядок, трудолюбие".

Положительные отзывы о семейских содержатся в дневнике и в письмах Михаила и Николая Бестужевых, отметивших "раскольничьи деревни, цветущие довольством от их трудолюбия.

Михаил Бестужев писал брату П. А. Бестужеву: "Здесь называемые семейские деревни изумили бы любого русского и огромностью и довольством". Н. А. Бестужев, автор нескольких работ по этнографии, изобретатель и ученый, в 1841 г. в письме к сестре Е. А. Бестужевой следующим образом характеризует условия возделывания пашен у семейских: "Здесь, по Чикою реке, есть селения, где не только равнины, но даже горы до самых вершин запахиваются, куда соху надо завозить верхом или заносить руками и где пашут на таких крутизнах, что борозду можно делать только сверху, на верх соху на руках заносить должно. Этот пример трудолюбия почти всегда награждается урожаями. Внизу по течению Селенги есть старообрядческие многолюдные селения, которые также щёголяют хлебопашеством, особенно известна так называемая тарбагатайская пшеница".

Качеству тарбагатайской пшеницы, пекарскому искусству семейских женщин А. Е. Розен тоже отдает должное: "Почва родит славнейшую пшеницу, коей белизна муки не уступит белизне крупичатой муки московских калачей, а кроме того, я находил приятный запах пшеничный, чего не найдете в лучших французских булках".

В своем дневнике М. Бестужев писал об отношении семейских к декабристам. В Десятниково, несмотря на то, что декабристы пришли туда весьма рано, их встречал на дороге пришедший "из боковых деревень весь люд семейский, разодетый в пух..." Он отмечал, Мухоршибири "нам была самая блистательная встреча. Весь живой люд толпился к нам, и мы, почти смешавшись с толпою, вошли в деревню".

Интересны характеристики крестьян, с которыми декабристы встречались. Вот, например, штрихи к портрету Ф.И. Заиграева, известного в то время подрядчика и богача. "Заиграев был неглупый и очень зажиточный крестьянин. У него в гостиной была мебель красного дерева, в углу английские столовые часы, и на столе, когда мы вошли, лежали московские газеты".

Известно, что, работая над созданием образов дворянских революционеров, Н. А. Некрасов широко использует записки декабристов и этнографа С. В. Максимова, в частности, его труд "Сибирь и каторга". В поэме "Дедушка" поэт дал восторженное описание Тарбагатая - одного из крупных сел в Забайкалье. В отрывке, посвященном названному селу, дана высокая оценка вольному труду сосланных староверов:

Горсточку русских сослали

В страшную глушь за раскол,

Землю да волю им дали;

Год незаметно прошел -

Едут туда комиссары,

Глядь - уж деревня стоит,

Риги, сараи, амбары! В кузнице молот стучит

... ……………………………

Вновь через год побывали,

Новое чудо нашли:

Жители хлеб собирали

С прежде бесплодной земли...

………………………………

Так постепенно в полвека

Вырос огромный посад-

Воля и труд человека

Дивные дивы творят!

Для начальных обзаведений каждому домохозяину выдано было по лошади, корове, сошнику и семян на посев.

Вероятно, так и было. Хотя имеются и другие данные на этот счет. Так, С. В. Максимов отмечал, что на восемь дворов приходилась одна лошадь.

Этнограф П. А. Ровинский в 1872 г. писал: "Такого быстрого заселения такого огромного пространства и обращения его из пустыни в пашни и луга, мы не находим никогда в Забайкалье, да, кажется, не найдем и в целой Восточной Сибири. Быстрый рост этого населения совершался естественным путем нарождения...

Дух крепко сплоченной общины и уменье дали им ту силу, с которой они продолжают жить и продолжать заселение и обработку новых земель до настоящего времени.

Уверенные в своей правоте, своей силе и превосходстве, семейские везде являются смелым, энергичным и господствующим...

...Край обогател... Подле семейских и сибиряки... стали лучше обрабатывать землю, принялись за пашню и буряты".

Эта оценка культурного значения семейских не является каким-либо преувеличением. Она дана одним из лучших знатоков русского населения Восточной Сибири и в целом славянских народов.

Таковы некоторые данные по истории заселения Забайкалья русскими крестьянами.

Несмотря на колоссальную энергию, проявленную семейскими при освоении горно-таежных земель в Забайкалье, жилось им здесь нелегко. Долгое время они были ограничены в своих правах, часто преследовались. П. А. Ровинский писал: "Семейский не может быть выбран в волостные старшины, хотя бы большинство населения было семейское. Семейские не имеют права на публичное отправление своего богослужения, их часовни заперты, колокола и кресты сняты; они не имеют права иметь священника по своей воле, должны приобретать его тайно, что сопряжено с громадными издержками и затруднениями, а добывши, должны держать его в скрытости... Все это их оскорбляет и раздражает".

Несмотря на такие отрицательные явления в жизни семейских, села их росли, развивалось земледелие, осваивалось скотоводство, устанавливались и крепли связи с аборигенами края. С поселением староверов за Байкалом происходит постоянное взаимопроникновение и взаимовлияние русской и бурятской культур в хозяйственной и бытовой жизни этих народов. Буряты воспринимают у русских, в том числе и у семейских, их богатый опыт в хлебопашестве, в строительстве домов, хозяйственных помещений и в сенокошении.

Одной из тесных форм общения русских и бурят являлась отдача русскими крестьянами части своего скота на летнюю пастьбу бурятам, имеющим земельный достаток. Сближало и заимочное землевладение, а также аренда земли у бурятского общества. Редкий русский хозяин не угонял свой скот на летние бурятские пастбища. Многие семейские крестьяне имели свои заимки на землях, принадлежащих бурятам. Там заводили себе нукеров (нухэр (бур.) - друг, товарищ).

Малоземелье в русских семейских селах заставляло арендовать свободные земли у бурят. Русские в новых природных условиях почерпнули много ценного из скотоводческой практики бурят. Не случайно у семейских многие названия домашних животных бурятского происхождения. Двухлетний бычок-бурун (от бурятского буруу), маленький ягненок-кургашек (от бурятского хурьган), кастрированный баран - ерген (от бурятского ергэн) и т. д. Бурятские названия закрепились и за многими предметами быта, пищи и т. п.

Обрезок бревна семейские стали именовать сутунком, кожаный мешок - тулуном, чресседельник - чумбуром; ватрушку - таркой, костный мозг - мыцыгуном (искаженное от бурятского сэмгэн). В бурятский же язык прочно вошли названия зерновых и огородных культур, строительные термины, части домов и хозяйственных помещений (пшеница, картошка, наличник, карниз и т. д.)

Многочисленные заимствования в русском языке из словарного фонда бурят, эвенков зафиксированы в "Словаре русских говоров Забайкалья", составленном Л. Е. Элиасовым.

Вот что пишет писатель и этнограф Н. М. Ядринцев: "В домашних делах и обычаях русское забайкальское население немало усвоило изделий, обычаев, поступков и сноровок бурятских... Русские бабы, по примеру буряток, шьют по-бурятски "яргачи" - козлиные или тарбаганьи шубы, у которых на груди вышиваются шелком разные узоры и передняя пола делается шире исподнёй, при опоясывании накладывается наверх другой полы, застегивается на боку шеи, так что пола покрывает грудь. У бурят русские заимствовали уменье и обычай выделывать пуговицы и корольки из разных костей. У бурят они заимствовали все принадлежности седлания лошадей, удержав и названия бурятские... Подобно бурятам русские "сидят арака" - видно, только не из кобыльего молока, но по всем правилам бурятского винокурения, усвоив притом и бурятские названия этих орудий. По примеру бурят русские приготовляют "секшу", т. е. варят кровь животного... смешивая с жиром... верят в бурятское шаманство".

Заимствован семейскими у бурят и так называемый "бурятский узел", очень надежный и удобный в хозяйственной крестьянской практике, в частности, для привязывания лошадей, для их завожживания и т.п.

В свою очередь, русские крестьяне тоже охотно делились своими знаниями, опытом, культурными достижениями. Не случайно хоринский летописец Вандан Юмсунов сообщает, что в ХVШ-ХІХ вв. буряты, "наставляемые русскими", начали сеять ярицу, рожь, пшеницу, овес, ячмень. "Таким образом, научившись сеять разных родов хлеб, хоринский народ понял, что это весьма полезно".

0 появлении и развитии хлебопашества бурят в долине реки Тугнуй в начале ХІХ в. говорится в жалобе харашибирских крестьян. В ней отмечено, что начиная с 1808 г. буряты на левом берегу Тугнуя "ежегодно делают распашки земель". Потомки тайши Бадмы Павлова, а также буряты, пришедшие сюда с Уды, Кижинги, Ильки и "других разных мест", оказались "способными владеть сохой".

Буряты перенимали все лучшее у русских, а русские-у бурят и других народов. Так, буряты выучились у русских пахать землю, зато в свою очередь русские переняли у них искусство орошения и восприняли утугование лугов, т. е. прием, сочетающий удобрение лугов навозом и одновременное их орошение.

0 постепенном переходе на оседлость в хронике Вандана Юмсунова оказано: "Хоринцы примерно с 1820 года стали строить русские дома и зимовья в большом количестве, они оказались пригодными для того, чтобы в зимнее холодное время оставаться самим в удобстве и тепле и защищать от холода новорожденных и младенцев".

В бурятском быту расширилось употребление металлов, изделий российской мануфактуры. Постепенно возникает потребность в русских тканях, в бурятском костюме "наряду с сохранением его традиционного покроя началась некоторая модификация под влиянием русской одежды". А со временем "русская рабочая одежда, удобная для земледельца, появилась у рядовых улусников. Семейские в свою очередь тоже переняли у бурят кое-что из одежды и обуви (зимняя шапка, унты)... Существенно дополнился и пищевой рацион коренных народов, в котором значительную роль стали играть хлеб и овощи".

К середине 40-x гг. ХІХ в. в русских селениях проживало, по данным архивных документов, найденных М. М. Шмулевичем, около 3,5 тыс. оседлых бурят-земледельцев. У русских крестьян, испытавших на своей шкуре гнет со стороны государства и его аппарата, не было и не могло быть антагонизма по отношению к коренному населению Сибири, еще более угнетенному и бесправному. Совершенно необходимо сказать о том, что русские люди уважительно относились к национальным обычаям и нравам коренного населения. Эту мысль прекрасно выразил просветитель и поэт, автор знаменитой песни "Славное море - священный Байкал" Д. П. Давыдов в одном из стихотворений: "Знакомый с нравами бурята, я чтил его привычки свято". Так же, русские чтили обычаи и других народов Сибири.

На почве хозяйственных связей завязывалась тесная дружба между русским старожильческим населением и аборигенами края, устанавливались родственные отношения, усиливалась взаимопомощь. В Иркутских епархиальных ведомостях, № 32 за 1863 г. читаем: "Все жители Тункинского ведомства радушны и гостеприимны; русские казаки и крестьяне очень сблизились и даже сроднились с иноземцами, отдают дочерей своих за "ясашных", равным образом у них берут и говорят все вообще по-монгольски". Эта же картина была характерна и для других ведомств Забайкалья.

Важно отметить, что дружба, взаимное влияние культур и сближение коренных народов Бурятии развивались и росли не на основе официальных мероприятий правительства, не на основе деятельности русской. православной церкви, а на основе взаимных полезных контактов, на основе хозяйственных и бытовых связей, взаимовыгодном обмене продуктами и товарами бурят и эвенков с русскими людьми. 06 этом свидетельствуют и официальные документы. В докладе статс-секретаря Куломзина по вопросу о школьном обучении бурят, сделанном в 1902 г., говорится: "Официальные меры сближения русских и бурят не давали результатов. Школ в забайкальских степях было всего 6. Миссионерская деятельность почти не давала результат и признана непригодной".

К концу ХІХ в. значительная часть бурят жила оседло. Так, в документе "О поземельном устройстве населения Забайкальской области" говорится: "цонгольские, селенгинские и кударинские буряты мало чем отличаются по образу жизни от русских обывателей".

На переход к оседлости бурят сказалась и христианизация. Последняя часто проводилась принудительно, но поскольку она была малоэффективной, правительство вынуждено было заманивать инородцев в лоно православной церкви соблазнительными мероприятиями: освобождением от налогов, наделением дополнительным земельным участком, выделением денежной ссуды (каждой бурятской семье, перешедшей в православие, выдавали по 127 руб.; иногда строили избы). К концу ХІХ в. в Верхнеудинском округе крещеных бурят от 16 лет и старше только среди кочующих было 512 человек. А в Байхорской волости, на Чикое, оседлых бурят числилось 2120 человек. По волостям Забайкалья крещеных бурят было: в Урлукскои волости 181 мужчина и 206 женщин; в Малетинской - 392 мужчины и 364 женщины; в Никольской - 40 мужчин и 44 женщины; в Мухоршибирской -33 мужчины и 37 женщин; в Ключевской -102 мужчины и 104 женщины; в Тарбагатайской -148 мужчин и 142 женщины; в Куналейской-17 мужчин и 12 женщин; в Куйтунской -10 мужчин и 8 женщин; в Кульской -54 мужчины и 56 женщин; в Тамирской -56 мужчин и 53 женщины; в Малокуналейской -6 мужчин и 5 женщин; в Еланской-17 мужчин и 17 женщин; в ОкиноКлючевской -6 мужчин и 7 женщин; в Брянской - 2 мужчины и 2 женщины.

Прежде было распространено и до сих пор бытует пресловутое мнение о фанатизме и чрезмерной замкнутости семейских. Оно было создано и настойчиво внедрялось в сознание окружающего населения их недоброжелателями, а именно: царскими чиновниками, писцами, миссионерами, направляемыми официальной церковью и правительством с целью склонить их для перехода в лоно официального православия. Потом это мнение подхватили, не вдаваясь глубоко в изучение быта и жизни староверов Забайкалья, некоторые поверхностные писатели и исследователи. Готовым шаблоном легче было объяснить отдельные непонятные стороны их быта.

На самом деле все было гораздо сложнее. Постоянно преследуемые светскими властями и официальной церковью, старообрядцы настороженно относились к посторонним людям, опасаясь с их стороны подвоха и доноса. Косо смотрели они на иноверцев. Для чужаков держали даже особую посуду. В этом проявлялась не одна лишь религиозная нетерпимость. Эти меры необходимы были староверам, не признававшим светской медицины и как профилактика. Но если человек серьезно искал с ними сближения или родства и особенно если переходит в их веру, они принимали его в свою среду и он становился своим человеком в их обществе. Деловые контакты, устанавливаемые семейскими по хозяйственным и экономическим соображениям, оказывались сильнее религиозных предписаний и национальных предрассудков. В архивных материалах постоянно встречаются сведения об оседлых инородцах, проживавших в семейских селениях.

Есть документы и литературные источники, сообщающие о переходе бурят в старообрядчество. Хотя исповедание старообрядчества, казалось бы, не сулило ни моральных, ни материальных выгод коренным жителям, как скажем, переход в православие, тем не менее отмечались случаи такого перехода на протяжении всего ХІХ в. По переписи населения 1897 г. в Забайкальской области, старообрядчество исповедовали 375 бурят обоего пола.

Переход в старообрядчество был вызван прежде всего смешанными браками бурят и семейских. Буряты принимали старую веру в том случае, когда выдавали свою женщину замуж за семейского или женились на старообрядке. Таким образом, шел процесс метисации и в старообрядческом обществе.

Смешанные браки производились со всею староверческою обрядностью. Они заключались при условии, если будущая невестка или зять другой национальности, примут старую веру, перекрестятся в какой-либо купели (чаще в реке) и отрекутся от прежнего своего вероисповедания. Только после таких церемоний, когда переходящий окончательно "очистится" от прежней веры, он становится своим человеком в старообрядческой среде.

В "Иркутских епархиальных ведомостях", №, 27 за 1888 г. читаем: "На Ташелане и Ильке... заселились раскольники, есть и ясачные, зараженные тем же недугом через брачные связи (19 мужчин и 21 женщина)", т. е. перешедшие в старообрядчество. Но по неизвестным причинам в 1843 г. в Большом Куналее 22 мужчины и 21 женщина перешли в раскол из православия. Возможно, в этом немалую роль сыграла пропаганда старообрядцев, о которой еще в свое время писал М. Е. Салтыков-Щедрин: "Старообрядцы-это цвет русского простолюдья. Они трудолюбивы, предприимчивы, трезвы, живут союзно и, что всего важнее, имеют замечательную способность к пропаганде". ("Мелочи жизни"). Во всяком случае, это обстоятельство вызвало озабоченность у властей, но в деле нет никаких сведений о том, какие меры приняты против этих людей.

Как видим, не было полной изоляции старообрядцев от окружающего их населения, как это представляли прежние исследователи. Сложные культурные и этнические процессы, происходившие у народов Забайкалья, не миновали и семейских.