Противление злу ненасилием, или Культура мира в старообрядческой книжности

(Выступление старообрядца А. В. Знатнова на Румянцевских чтениях 20 апреля 2002 в Российской государственной библиотеке)

 

Всяк книжник научився Царствию Небесному,

 подобен есть человеку домовиту,

 иже износит от сокровища своего,

 новая и ветхая.

Матф., зач. 55.

 

Поздравляю оргкомитет и всех участников нынешней конференции со значительным и ярким событием Международного года культуры мира, - традиционными Румянцевскими чтениями, проходящими в этом году под покровительством ЮНЕСКО и называющимися "Книга и культура мира в России". Отрадно высказывать признательность в стенах главной библиотеки страны, хранящей у себя редкостные собрания древнерусских и старообрядческих книг, составляющих сокровищницу мудрости, знания и опыта всего христианства.

Присутствие старообрядца на форуме, посвященном роли создателей и хранителей книжности в мировоззренческом становлении культуры мира и ненасилия, столь же естественно, как наличие соли. Ибо по слову апостола и евангелиста Марка: "Имейте соль в себе, и мир имейте между собою" (Марк, 9, 50).

Невозможно представить себе старообрядца или церковным невеждой, или библиофобом (т. е. книгоненавистником), или палачом.

 

"За единый аз"

 

Есть старые книги в затертых кожаных переплетах с литыми медными застежками, пропахшие ветхостью и ладаном, страницы которых, закапанные воском и переложенные разноцветными матерчатыми закладками, хранят прикосновения рук многих поколений православных христиан. Книги эти для нас "паче злата и топазия" (Пс. 118, 127); они тяжелы и весомы, глубоки и содержательны, златословны, многомудры, красивы. Торжественный славянский полуустав - волевое, мощное, убежденное и убедительное письмо, которое надлежит Самому Слову Божию.

Самобытный и в сущности старообрядствующий (т. е. имеющий признаки старообрядца) мыслитель Н. Ф. Федоров (1829-1903), большую половину жизни проработавший в библиотеке Румянцевского музея (нынешней РГБ), как вдумчивый очевидец, пришел к такому, очевидному для всякого древлеправославного христианина, выводу: "Старое, истовое перстосложение и крестное знамение заменилось нынешним неистовым, бесформенным, подобно тому, как уставное и полууставное письмо заменилось неистовою, неразборчивою "скорописью", в которой выражается распущенность (бесхарактерность), мнимое уважение к себе и презрение к другим, болезненное самолюбие, нервозность"(1). Вот каково внешнее свидетельство, которое, по слову Иоанна Златоустого, "достовернейшее суть".

Старинная книга - не антикварный товар в старообрядчестве, а живой источник Слова Божия. Потому-то она до сих пор современна и вечно дорога.

Лиши любого старообрядца книги и перед нами окажется новоцерковник, "безбородый гуманист" (Н. Ф. Федоров), т. е. сознательный или бессознательный, а по большей мере стихийный последователь той новой никоно-петровской церкви, которая начинается в середине 17-го столетия. Тогда первыми жертвами церковной революции стали именно книги. Тогда на защиту "единого аза" поднялся весь христолюбивый люд, первейшая половина русского народа. Историк русской церкви А. В. Карташов утверждал: "Нетактично проводимая Никоном правка книг по темпу, по широте охвата, по чуждости своего источника и по обидности ее для серьезного усвоенного, не только национального, но и подлинно православного самосознания русских людей не могла не вызвать протеста. Протест был по глубине всеобщий..."(2). Равнодушными к книжной справе оказалась остаточная половина русских, которая не знала ни аза, ни ижицы.

Так стало, так и осталось.

 

Пламя веры и "огнь вечный"

 

На кострах, что запалили первые русские реформаторы-революционеры царь Алексей Михайлович и патриарх Никон, тысячами сжигали исповедников и мучеников за веру Христову. Казням подверглись иконы и книги, их жгли тоже. У сибирских старообрядцев существует предание, что при Петре Первом одновременно было сожжено столько старопечатных книг, что после этого из кострищ выгребли 40 пудов медных застежек. Мало этого, никониане сжигали собственные новопечатные издания: например, Служебник Никона, полный ошибок, опечаток и даже богохульств. И ныне, по прошествии трех веков, невозможно оставаться равнодушным к "великому церковному преступлению, с которого началась гибель России". А. И. Солженицын, высказавший эту мысль, писал в своей статье ""Русский вопрос" к концу ХХ века": "Не отстать ни в чем от западных влияний, поспешно угодить даже и в исправлении богослужебных книг. И это привело его (царя Алексея Михайловича, - А. З.) к жесточайшему преступлению анафемы собственного народу и войны против него за "никонианскую реформу" (когда уже и сам Никон отошел от "греческого проэкта")".

Стоит ли после этого удивляться недавним кострам из книг современных либеральных новообрядческих богословов, запаленным в Екатеринбурге-Свердловске?

"Каждого дело явлено будет; ибо день покажет, потому что в огне открывается. И каждого дело, каково оно есть, огнь испытает. И чье дело устоит, тот мзду приимет; а чье дело сгорит, тот потерпит урон, сам же спасется, но словно бы огнем" (1 Кор. 3, 13-15, современный перевод).

Убегая от гонителей на окраины российской империи и за ее границу, старообрядцы уносили с собой не только топоры, семена и горсть родной земли, но старые книги, намоленные иконы и звучащие в самом сердце церковные роспевы и погласицы.

 

"Камень соблазна"

 

Основным и единственным оружием истребляемых в родном отечестве, покорных Слову православных христиан, возлюбивших "словесное и нескверное млеко" (1 Петр., 2, 2) всегда была защита. При этом, всеобдержно соблюдалась традиция: свидетельства приводились "не от себя, а от Писания". Отсюда - столь распространенный жанр выписок из святых отец. Приемом этим христиане пользовались задолго до подвигов новых страдальцев за веру Христову: свв. священномучеников и исповедников протопопа Аввакума (память 14 апр. и 2 дек.), диакона Феодора (память 14 апр.), преподобного отца нашего Спиридона Потемкина (память 2 нояб.), составителей первых старообрядческих апологетических хрестоматий. Жанр выписок (цитат) был востребован в начале 20 века. Тогда появились: трехтомник В. Зеленкова "Выписки из святоотеческих и других книг, служащих к изучению различных сторон церковной жизни", "Выписки из священного и святоотеческого писания и творений святых отец и учителей церкви" Ф. Пермякова; "Выписки из святоотеческих и других книг в обличение заблуждений странников-бегунов", собранные старообрядческим начетчиком А. Токманцевым и др.

Святой апостол Павел в послании к ефесеом речет: "Возьмите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день лютый и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню правды, и обув ноги в готовность благовествовать мир; паче всего возьмите щит веры, которым возможете все стрелы лукавого раскаленные угасить; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть глагол Божий" (Еф., 6, 13-17, современный перевод).

Русское православие, будучи гонимым, научилось защищаться. По примеру христиан первых веков св. мученика Иустина философа (память 1 июня), Тертуллиана, Августина и др. апология (греч. - защита, оправдание) стала наиболее распространенным жанром старообрядческой книжности. Названия книг берутся прямо из Апостола: "Христианоопасный щит веры против еретического ополчения" инока Авраамия, "Броня правды" Михаила Бриллиантова, "Меч духовный" Климента Перетрухина, "Оправдание старообрядческой святой Христовой Церкви..." епископа Арсения Уральского, "Историческое исследование, служащее к оправданию старообрядцев" Владимира Карловича (первый том был по решению Синода уничтожен, автор выслан из России и вплоть до 1905 г. был невъездным), "Апология христиан-старообрядцев..." епископа Пафнутия, "Апология о старообрядческой иерархии" священноинока Арсения Швецова, "Апология старообрядчества" епископа Канадского Михаила, "Голос старообрядца в защиту своих упований" протоиерея Иоанна Кудрина и др.

В стране победившего никонианства новообрядческой церкви защищаться было уже не от кого, что подтверждает и энциклопедия "Христианство" под ред. С. С. Аверинцева, где говорится: "О русской апологетике говорить почти не приходится, потому что не было допускаемо отрицание. Апологетическая литература наша (читай - никонианская) большею частью переводная или компилятивная"(3). Почему так стало? "Потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения, как написано: вот, полагаю в Сионе камень преткновения и камень соблазна; но всякий, верующий в Него, не постыдится" (Рим. 9, 32-33).

Видимо, только богословским бесплодием можно объяснить неспособность синодалов противостоять в новейшее время интеллигентским, языческим и прочим атеизмам, всем этим "призракам, бродящим по Европе". Раскаленные стрелы никонианства, разбившись о щит православной веры, так и лежат навалом зла, обломками клеветы, осколками безжалостности, прахом лжи. Глядя на это зрелище, А. И. Солженицын вынужден был сделать горестный вывод: "Ленинская революция в России староверческой была бы невозможна"... В никоно-петровской же России, с ее культом насилия, ужаса и дезинформации, революции = перевороты = реформы, как испытываем, неизбежны.

Можно ли говорить о веротерпимости и культуре мира там, где три века назад на дворах никонианских архиереев стояли целые аллеи из ледяных статуй, заживо замороженных старообрядцев, о чем свидетельствует славянофил Ю. Ф. Самарин? А все эти небывалые "Соборные деяния на Мартина-армянина", все эти несчетные книжные подлоги, все эти иконы, где Исус Христос исконно был изображен с двуперстным благословением, которые впоследствии оказались богохульно замалеваны малаксой, вся эти многовековые неправды, вымыслы и клеветы, ради мира ли и любви вершились? Жить во лжи, разве во славу Божию и по Слову ли Его?

 

12 против 666

 

Все это понимали лучшие представители новообрядчества, тяготившиеся его цезаре-папистской сутью. Например, епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский) в своих "Письмах о старообрядчестве", написанных им в 1924 г. в Бутырской тюрьме, утверждал (в пятом письме, называющемся "Борьба старообрядцев с насилием"): "Сущность старообрядчества заключалась в защите соборно-церковной жизни, в убежденной защите церковной свободы и в борьбе с насилием".

Но можно ли бороться с насилием без применения силы? Старообрядчество на это ответило утвердительно. - Каким образом? - Только словом. Современный старообрядческий церковный деятель А. В. Антонов (редактор журнала "Церковь" - ред.) емко сформулировал это убеждение в формуле "противление злу ненасилием" в статье "Старообрядчество и новое мышление", где писал: "...Для старообрядческой литературы характерны книги, содержащие стенограммы, конспекты собеседований или тексты, имеющие вопросно-ответную форму, где мнения противоположной стороны представлены во всей неприглаженной силе... Старообрядец не только не избегал полемики, но с готовностью устремлялся ей навстречу. И это не было лишь страстью к препирательству. Во время публичных собеседований за выдающимися полемистами-начетчиками наблюдали многочисленные слушатели (достаточно подготовленные, чтобы осмысленно следить за ходом диалога), что придавало богословским прениям характер всенародного действа, чего-то подобного ожившим платоновским диалогам, только с реальными, а не с выдуманными персонажами... Сохранились воспоминания о том, как старообрядцы, отправляясь на диспут в соседнюю деревню, в качестве "духовного оружия" везли с собой по нескольку подвод книг"(4).

"Испытание вер", как известно, практиковались на Руси задолго до особого старообрядческого этапа в истории Церкви Христовой. Достаточно вспомнить хотя бы непосредственно предшествовавшие никонианскому расколу "Прения о вере" с духовниками датского принца Вольдемара и "Прения о вере" с греками Арсения Суханова. "Диаконовы ответы" и "Поморские ответы", даже по признанию внешних, составляют золотой фонд русской литературы 18 века. Впоследствии жанр собеседований стал для старообрядцев краеугольным.

Здесь следует назвать такие сочинения, как "Беседа зрителя и богомольца" епископа Арсения Уральского, последнего книжника Древней Руси, "Шувойская беседа" Михаила Бриллиантова, всероссийского старообрядческого адвоката, беседа епископа Иннокентия с адвентистом "О бессмертии души", "Беседы против сектантов" епископа Канадского Михаила, его же "Публичное собеседование с синодальным миссионером Крючковым", "Беседа Иосифа Перетрухина с нетовцев А. Коноваловым", "Беседа старообрядческого протоиерея Алексея Старкова о мощах персидских мучеников", а также собиравшие огромные аудитории многочасовые "Беседы поморца Льва Пичугина и Феодора Мельникова и Димитрия Варакина в Политехническом музее в Москве", многочисленные беседы братьев Мельниковых и др.

Даже в "золотой период" в старообрядчестве можно было насчитать "всего" 12 начетчиков-самородков, которым противостояли 666 дипломированных миссионеров-синодалов, хорошо оплачиваемых петербургским режимом.

 

Топор культуры

 

Все поражало внешних очевидцев в старообрядческих начетчиках: их благообразный вид, внешняя опрятность и внутренняя чистоплотность, обстоятельная богословская подготовка, исключительная память, античная логика, живая речь, мгновенная реакция, образный язык, четкая дикция, примерное самообладание, незаурядные знания в смежных областях, личное обаяние. Редактор популярной в начале века московской газеты "Русское слово" Александр Панкратов утверждал: "В широких кругах принято думать, что старообрядчество до сих пор еще тот девственный лес, которого не трогал топор культуры... С эти взглядом пора уже расстаться..."(5).

Скрежет зубовный вызывало сперва у миссионеров синодской церкви, а потом у большевистских главарей само слово начетчик (т. е. начитанный человек). В чьих-то кудрявых головах зародилась мыслишка опошлить, унизить, высмеять его, и руки потянулись к топору... культуры. Услужливые "расколоведы", борзописцы, воинствующие безбожники и проч., видимо, в отместку за собственное невежество, косноязычие и безумие, уязвленные превосходством народных христианских богословов сделали из обаятельного и трогательного слова начетчик уничижающий ярлык. Сами же начетчики, "делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей..." (1 Пет. 2, 15).

"Лес рубят, щепки летят", - оправдывал насилие И. Сталин, и преданные лично ему инженеры человеческих душ уже тянули новую песенку: "Привыкли руки к топорам...".

При Петре Первом комиссарам имперских новин, размахивающим топором западной культуры, бесстрашно вопили в лицо наши прадеды: "Руби наши головы, не тронь наши бороды!".

И стал единый аз - камнем преткновения, камнем соблазна, язык - жертвой, речь - полем боя, полем боли, книги - всесожжением, слово - оружием и спасением.

И пришла война. И русский перестал понимать брата своего.

Достопримечательное признание об этом находим у русского писателя А. П. Платонова в его романе-путеводителе "Чевенгур", написанном в конце 1920-х годов.

"- Как такие слова называются, которые непонятны? - скромно спросил Копенкин. - Тернии иль нет?

- Термины, - кратко ответил Дванов. Он в душе любил неведение больше культуры: невежество - чистое поле, где еще может вырасти растение всякого знания, но культура - уже заросшее поле, где соли почвы взяты растениями и где ничего больше не вырастет. Поэтому Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем - не нивой, а порожним плодородным местом. И Дванов не спешил ничего сеять: он полагал, что хорошая почва не выдержит долго и разродится произвольно чем-нибудь небывшим и драгоценным, если только ветер войны не принесет из Западной Европы семена капиталистического бурьяна".

 

Путем зерна

 

"Мусорный ветер" (А. П. Платонов) из Западной Европы дует и по сию пору, насаждая войну ради мира во всем мире. Но стоит ли повторять вслед за творцом мрачного "1984" Джорджем Оруэллом, который был кумиром диссидентов и одновременно заурядным английским доносителем на них же: "мир - это война, свобода - это рабство, невежество - это сила"? Стоит ли соглашаться с суровым приговором А. И. Солженицына: "Применением насилия и казней для утверждения веры сподвижники Никона поставили себя вообще вне христианства" (из письма в "Вестник РДХ, 1979 г.)? По Втором Пришествии спроситься со всех и за вся, ибо даже незнание Закона Христова не освобождает от Страшного Суда.

Нас же интересует положительная сторона истории, добрые уроки человеческой памяти, оберегаемые в старообрядчестве, этом вселенском православном христианстве. Здесь культура мира неотделима от культа Логоса, т. е. поклонения Христу-Слову. Даже сейчас, продолжая читать в Покровском кафедральном соборе, что в Московском Рогожском кремле, по запечатленным при Николае Первом и распечатанным при Николае Втором богослужебным книгам, старообрядцы, не ожесточаясь сердцем, продолжают нести "мир ко внешним" (название книги К. Перетрухина), потому что сами они - Логосные люди, люди Слова и дела Его.

Известно, что даже по прошествии тысяч лет пшеничные зерна, найденные археологами в египетских пирамидах, когда были посажены, то проросли и заколосились. Так и сейчас: для иных Божии слова покоятся в старых книгах, как в могилах, и ждут своего часа, чтобы воскреснуть, прорасти и дать хлеб вечной жизни всем алчущим.

Спаситель мира речет: "Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встанет ночью и днем; и семя прозябает и растет, как он не ведает, ибо в себе земля плодит прежде траву, потом колос и исполняет пшеницу в колосе. Когда же созреет плод, тотчас посылает серп, потому что настала жатва". (Марк, 4, 26-29, современный перевод).

 

1. Федоров Н. Ф. Собрание сочинений: в 4-х тт. Т. 1. - М.: Изд. группа "Прогресс", 1995. - С. 387.

2. Карташов А. В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. - Париж, 1959. - С. 170.

3. См.: Христианство: Энциклопедический словарь: в 3 т.: т. 1: А - К / Ред. кол. С. С. Аверинцев (гл. ред.) и др. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1993. - С. 109.

4. Антонов А. В. Старообрядчество и новое мышление // На пути к свободе совести. - М.: Прогресс, 1989. - С. 331-332.

5. Панкратов А. С. Ищущие Бога. Ищущие Бога. [Кн. 1-я.] - М.: Т-во скоропечатни А. А. Левенсон, 1911. - С. 157.